Поленов Василий Дмитриевич

Поленов  Василий Дмитриевич

(1844-1927)

Творчество Василия Дмитриевича Поленова – одно из самых значительных явлений в русской  живописи второй половины XIX века.
Замечательный пейзажист, он развил в русском искусстве системы плэнерной живописи, создал произведения, полные поэзии и лиризма , красоты и  правдивости, свежести живописного решения. Его картины “Московский дворик” “Бабушкин сад”; “Христос и грешница” принесли художнику признание. Они не просто широко известны и популярны, но стали своего рода “знаками” отечественного изобразительного искусства.

Многогранное творчество художника не исчерпывалось достижениями в области пейзажного жанра. Живописец и театральный художник, архитектор и музыкант, он раскрыл свое дарование в каждом из жанров и видов искусства, во многих отношениях выступил как новатор.

    В 1888 году художник писал в одном из писем: “Мне кажется, что искусство должно давать счастье и радость, иначе оно ничего не стоит”. Можно считать, что в этих словах заключен творческий принцип мастера, который он пронес через всю жизнь.

    Поленов родился в Петербурге 20 мая (1 июня) 1844 года в культурной дворянской семье. Его отец – Дмитрий Васильевич Поленов, сын академика по отделению русского языка и словесности, – был известным археологом и библиографом. Мать художника, Мария Алексеевна, урожденная Воейкова, писала книги для детей, занималась живописью.

     Одним из самых сильных детских впечатлений Поленова были поездки в Ольшанку Тамбовской губернии в имение бабушки В.Н. Воейковой. Вера Николаевна, дочь известного архитектора Н.А. Львова, воспитанная после смерти родителей в доме Г.Р. Державина, хорошо знала русскую историю, народную поэзию, любила рассказывать внукам русские народные сказки, былины. Вера Николаевна поощряла увлечение живописью своих внуков, устраивала обычно среди детей конкурсы наподобие академических, присуждая за лучшую работу “медаль”.

     Способности к рисованию были свойственны большинству детей Поленовых. Наиболее одаренными оказались двое: старший сын Василий и младшая дочь Елена, ставшие впоследствии настоящими художниками. У детей были педагоги по живописи из Академии художеств. Встреча с одним из преподавателей – П.П. Чистяковым – стала определяющей для жизненного пути Поленова. Чистяков обучал рисунку и основам живописи Поленова и его сестру в 1856-1861 годах, будучи еще студентом Академии художеств. Уже в то время он требовал от своих учеников пристального изучения натуры. “Натура, – вспоминал впоследствии Поленов, – устанавливалась надолго, и рисунок вырабатывался систематично, не условным приемом, а тщательным изучением и, по возможности, точной передачей натуры”. “Не подумавши, ничего не начинать, а начавши, не торопиться”, – советовал педагог Поленову. Очевидно, Чистяков сумел передать своему ученику главное – профессиональный подход к живописи, понимание того, что настоящее искусство может возникнуть лишь в результате тяжелой работы.

     Но от учебы у Чистякова до выбора профессии художника путь был еще очень далекий. Этот выбор и заставил Поленова отойти от “нормальной” проторенной предшествующими поколениями его семьи дороги, связанной с государственной службой, что, в конце концов, могло бы привести к появлению еще одного Поленова-сенатора (сенатором был дядя художника – М.В. Поленов). Во всяком случае, без университетского образования семья Поленова не мыслила его дальнейшей жизни. И, после долгих колебаний в 1863 году он, окончив гимназию, поступает вместе со своим братом Алексеем на физико-математический факультет (естественный разряд) Петербургского университета. Одновременно по вечерам в качестве вольноприходящего ученика он посещает Академию художеств, причем занимается не только в рисовальных классах, но с интересом слушает лекции по предметам, которые отсутствуют в университетском курсе, – анатомии, строительному искусству, начертательной геометрии, истории изящных искусств. Не прекращает Поленов и занятий музыкой. Он не только был постоянным посетителем оперного театра и концертов (к этому времени относится первое знакомство Поленова с музыкой Вагнера – увлечение искусством великого композитора-романтика, выступавшего в 1863 году в России с концертами, сохранилось на всю жизнь), но и сам пел в студенческом хоре Академии.

 Перейдя в натурный класс Академии художеств уже в качестве постоянного ученика, Поленов на время оставляет университет, целиком погрузившись в занятия живописью. В 1867 году он заканчивает ученический курс в Академии художеств и получает серебряные медали за рисунки и этюд. Вслед за этим участвует в двух конкурсах на золотые медали по избранному им классу исторической живописи и с января 1868 года вновь становится студентом университета, но теперь уже юридического факультета.

     Летом 1867 года Поленов едет во Францию, посещает там Всемирную выставку, где был большой раздел с произведениями народных художественных промыслов различных стран. Впечатления от этой выставки впоследствии лягут в основу диссертации, которую он защитит в университете. В 1869 году Поленов получает малую золотую медаль за картину “Иов и его друзья” и право конкурировать на большую золотую медаль, заданную для конкурса тему “Воскрешение дочери Иаира” он готовит вместе с Репиным.

     Оба художника стремились создать произведение высокого стиля, придать возвышенный характер изображенному. Они с блеском, почти на равных, справились с заданной программой. Хотя картина Поленова не уступала репинскому полотну по колористическим достоинствам и мастерству организации композиции, она носила черты жанровости и несколько проигрывала в глубине и значительности замысла. Однако многие отмечали большую теплоту чувства, выраженного Поленовым в образе девочки, тянущей худенькую руку к Христу.

 И Поленов и Репин получили большие золотые медали и право на заграничные пенсионерские поездки. В этом же 1871 году Поленов заканчивает университет – сдает выпускные экзамены и представляет диссертацию “О значении искусства в его применении к ремеслу и мерах, принимаемых отдельными государствами для поднятия ремесла, внося в него художественный элемент”. Тема эта, безусловно, не случайна. Она связана как с личным знакомством автора с народными художественными промыслами, так и с идейным движением эпохи – широкой волной тяготения к национальному в искусстве. “Общество, – пишет Поленов, – чем многостороннее его развитие, тем более сознает оно необходимость эстетического, тем насущнее является потребность искусства (…) История показывает, какое сильное влияние имеет искусство на человека, на его нравы, на их смягчение, на нравственное и умственное развитие. Обыкновенно куда проникала свобода, там являлось искусство, или куда проникало искусство, там развивался дух вольности, изгоняя дух подчинения. В отношении влияния на массу оно действует более сильно, чем наука”.

 Пенсионерский период (1872-1876) сыграл в творческом развитии Поленова очень важную роль – большую, чем для находившегося вместе с ним за границей Репина, который к этому времени уже нашел свою линию в искусстве. Несмотря на возраст (за границу он уехал двадцати семи лет), он еще не сложился как художник. Уже это делало его более “открытым” заграничным влияниям. Он продолжал интенсивно учиться, посещает многочисленные галереи, музеи, частные коллекции.

 Путь Поленова – Германия, Италия (затем временное возвращение в Россию), Франция. Что же оказывает наибольшее влияние на художника? Разумеется, невозможно перечислить все европейские воздействия. Например, впечатления, полученные от посещения старинных немецких рыцарских замков, с которых Поленов делает множество зарисовок, лягут в основу его замысла картины “Право господина” (1874), а посещение им русской церкви в Париже, в оформлении интерьера которой были использованы пейзажи Боголюбова, найдет позже отклик в работе художника над циклом картин “Из жизни” “Христа” (1899-1909). Испытывает Поленов и воздействие художественной атмосферы тех городов, через которые пролегает маршрут его поездки.

Наиболее сильное впечатление произвела на него “Vепеziа lа Ьеllа” (красавица Венеция), представляющаяся (по его словам) “проезжему путнику чем-то фантастическим, каким-то волшебным сном”. Восхищение Поленова Венецией усиливалось оттого, что она была родиной его любимого художника Паоло Веронезе покорившего его еще в период обучения в Академии художеств. С тех пор увлечение Веронезе не проходило, становясь год от году все более осмысленным и целенаправленным. Поленов с его задатками колориста поражал огромный колористический дар венецианского художника, сила его живописи. “Какое тонкое чувство красок, – восхищался Поленов, – какое необыкновенное умение сочетания и подбора тонов, какая сила в них, какая свободная и широко развернутая композиция, при всем этом легкость кисти и работы, как я ни у кого не знаю!”. Преклоняясь перед красотой колорита полотен Веронезе, Поленов особенно ценил его объективность, которая увековечила для потомков краски красавицы Венеции.

     С этим запасом художественных впечатлений Поленов прибыл в Рим. В голове его роилось множество планов и замыслов, в душе жило горячее желание самозабвенно работать. Но Рим очень скоро его разочаровал, а окружающая художественная жизнь оказалась мало способствующей вдохновенному творчеству. “Сам Рим . . . какой-то мертвый, отсталый, отживший, – делился своими наблюдениями Поленов с Репиным. – Существует он … сколько веков, а даже и типичности нету, как в немецких средневековых городах . . . Нет в нем жизни своеобразной, собственной, а весь он как будто существует для иностранцев . . . Об художественной жизни в современном смысле и помину нет, художников много, а толку мало; работают все замкнуто, каждая национальность отдельно от другой, студии их хотя и отперты, но главным образом опять же для богатых заморских покупателей, так что и искусства подгоняются к их вкусу . . . Римский художник уже в первой своей картине является рутинным подражателем. Старые итальянцы меня тоже не увлекают . . .”.

 В Риме Поленов познакомился с семьей Мамонтовых, где собиралась артистическая молодежь, и стал часто бывать у них. Талантливый, постоянно увлекающийся хозяин дома – С.И. Мамонтов – умел наполнять жизнь вечно новыми выдумками, веселыми забавами и развлечениями, умел возбуждать в людях их артистические задатки, как бы ни были они скромны. Домашние спектакли, концерты, карнавалы следовали беспрерывно друг за другом, и во всем этом Поленов принимал самое деятельное участие. Углубленные занятия, о которых мечтал художник, отступили сами собой на второй план, замыслы изо дня в день оставались неосуществленными … “Я попал в такую круговоротную струю, – жаловался Поленов Репину, – что совершенно завертелся в суете мирской, а об своем собственном аскетическом подвиге и забыл .. .”.

 В Риме им не было создано ни одной картины.

 Иные впечатления ждали его в Париже. Здесь его восхищает разнообразие стилевых направлений, в русле которых работают художники – “что кому по душе”, их умение “осуществить свои силы и способности”. Пенсионерство Поленова в Париже совпало со временем первого выступления импрессионистов, произведения которых вызвали живейшие споры в художественных кругах. Искусство нового направления глубоко не затронуло Поленова, но явилось дополнительным импульсом к освоению им пленэрной живописи. Овладение тайнами живописи на открытом воздухе стало важной задачей для многих художников, учившихся в то время за границей. По совету Боголюбова, вокруг которого собралась группа русских художников, работавших на пленэре, Репин, а затем Поленов выехали на север Франции – в Нормандию, к морю, в маленький городок Вель. За полтора месяца Поленов написал массу превосходных этюдов. Среди них – “Белая лошадка, Нормандия”, “Старые ворота”, “Вель”, несколько “Отливов”, “Рыбацкая лодка. Этрета. Нормандия”

    Особенно притягательным для Поленова во Франции было творчество испанского мастера М. Фортуни, восхищавшего всех виртуозной техникой художественного исполнения. В одном из писем Крамскому он говорит: “Но меня лично охватил и поглотил один художник, произведения которого составляют, по моему пониманию, самую высокую точку развития нашего искусства: он, как мне кажется, есть последнее слово художественности в живописи в настоящее время. Можно бы сказать техники – но это слово слишком узко для его произведений, в них она является в таком богатстве, в такой роскошной красоте, что перестает быть манерой, а делается творчеством… После его картин ничего уже не видишь, то есть ничего в памяти не остается,- они заслоняют собою все остальное”.

Период пенсионерской командировки помог Поленову понять, что не историческая живопись является его настоящей стихией. Взоры Поленова безраздельно обратились к пейзажу. Таков был итог его исканий за границей. “Пользу . . . она (пенсионерская командировка.- Т. Ю.) мне принесла во многих отношениях, главное, в том, что все, что до сих пор я делал, не то, все это надо бросить и начать снова-здорово. Тут я пробовал и перепробовал все роды живописи: историческую, жанр, пейзаж, марину, портрет головы, образа животных, nature morte [натюрморт] и т.д., и пришел к заключению, что мой талант всего ближе к пейзажному, бытовому жанру, которым я и займусь”.

 Вместе с определением своего места в искусстве пришло убеждение в том, что плодотворным может быть творчество только на родине, пришла настоятельная потребность как можно скорее вернуться в Россию, несмотря ни на что. “На днях открылся Салон, – сообщал Поленов матери 30 апреля (12 мая) 1876 года, – и окончательно убедил меня в нелепости торчать тут и учиться . . . “

Но поселиться в Москве сразу же по возвращении из-за границы Поленову не удалось. Волна энтузиазма, охватившего русское общество в связи с началом борьбы сербов за освобождение от турецкого гнета, увлекла и Поленова и побудила его отправиться добровольцем в сентябре 1876 года на сербско-турецкий фронт. За участие в боях и проявленную храбрость Поленов был награжден черногорской медалью “За храбрость” и сербским золотым орденом “Таковский крест”. Свои военные впечатления художник передал в рисунках, исполненных для журнала “Пчела”. Среди них почти не встречаются зарисовки военных действий. В большинстве своем это либо видовые рисунки (“Вид г. Парачина”, “Белград с восточной стороны”, “Долина Моравы перед Делиградом” и др.), либо этнографические (типы Сербии), либо бытовые (“Сербские конники у водопоя”, “На бивуаках за Дунаем”, “Тыл сербской армии” и т.д.). Объяснение этому следует искать не только в пристрастии Поленова к пейзажному, бытовому жанру. Сочувствуя целям освободительной войны, он в то же время не мог без содрогания смотреть на те жертвы, которые она несла с собой Война вставала перед Поленовым прежде всего не картинами героических сражений и побед, а тысячами смертей, бессмысленность уничтожения человеческих жизней. Как художник, он не чувствовал в себе сил передать в искусстве эту жестокую правду жизни. Да и она была неуместна в официальных отчетах о войне, какими должны были быть рисунки в “Пчеле”, исполнявшиеся ради заработка. “Вы спрашиваете, нашел ли я сюжеты для картин, – писал Поленов М.Н. Климентовой. – И да и нет. Сюжеты мирные, т. е. бивуаки, стоянки, передвижения, хотя и интересны, иногда очень живописны, но мало рисуют войну, сюжеты же человеческого изуродования и смерти слишком сильны в натуре, чтобы быть передаваемы на полотне, по крайней мере, я чувстую еще в себе какой-то недочет, не выходит у меня того, что есть в действительности, там оно так ужасно и так просто …”

    В конце 1876 года Поленов вернулся в Петербург, а уже в марте 1877 года, осуществляя свое давнишнее намерение, переселился в Москву. Там он совместно со своим другом Р.С. Левицким снял квартиру в Трубниковском переулке (на Арбате) и принялся за создание картин “пейзажного, бытового жанра”, вдохновляемый пришедшейся ему по сердцу старой Москвой. К этому времени относится этюд со Спаса-на-Песках (как его называл сам Поленов, запечатлевший вид из окон своей мастерской). Впоследствии на основании этого этюда была написана его наиболее прославленная картина “Московский дворик”. Параллельно с этим Поленов начал работать над этюдами к картине “Пострижение негодной царевны”, замысел которой возник у него еще в Петербурге (в начале 1877 г.). Замысел этот не был осуществлен, но зато в связи с ним Поленовым было создано несколько чудесных этюдов кремлевских соборов и теремов, принадлежащих к числу лучших творений художника первого года его жизни в России по возвращении из-за границы (“Золотая царицына палата. Окно”, “Верхнее золотое крыльцо”, “Успенский собор. Южные врата”, “Теремной дворец””, Выход из покоев на золотое крыльцо” и ряд других.. Все принадлежат Третьяковской галерее).

 Наиболее удались Поленову интерьерные изображения. Поленов хорошо почувствовал интимный уют теремной древнерусской архитектуры, ее нарядную декоративную праздничность. Никогда еще в его творчестве не было таких ковровых, цветисто-радостных красок, как в этих этюдах, такой увлеченности декоративным богатством русского зодчества. Дружба с Мамонтовым и художниками, группировавшимися вокруг него и пытавшимися возродить традиции древнерусского и прежде всего прикладного искусства, помогла Поленову так живо, с такой проникновенностью воспринять своеобразие архитектурных решений и особенно декорировки дворцовых помещений Древней Руси.

 Мастерство пленэрной живописи, проявленное Поленовым в кремлевских этюдах, это пейзажное восприятие архитектуры позволило художнику несколькими месяцами позже создать замечательный пейзажный образ старой Москвы – “Московский дворик”.

В дальнейшем Поленову предстояло, овладев пленэрной живописью, добиться при этом полнозвучности и богатства красок, их эмоциональной насыщенности, что и было достигнуто в следующих за “Московским двориком” произведениях, написанных со всем блеском живописного мастерства – картинах “Бабушкин сад” и “Заросший пруд”.

     Картина “Бабушкин сад” была экспонирована на VII Передвижной выставке в 1879 году. В рецензии на выставку Стасов назвал “Бабушкин сад” в числе лучших вещей, отметив его отличающуюся “свежестью тонов” живопись.

 Как бы вторя смене поколений, вновь и вновь расцветает природа, изображенная художником. Это постоянное обновление природы тонко передано Поленовым. Пышно разросшаяся зелень сада занимает большую часть пространства картины, ибо в ней проявляется неистребимая созидательная сила жизни. Характерно, что Поленов главным образом показывает в картине именно молодую поросль, свежую и сочную, оставляя за пределами изображения старые, изуродованные временем деревья. От этого природа кажется вечно юной, никогда не стареющей и такой же прекрасной в своем цветении, как очаровательная молодая девушка в розовом, идущая по дорожке сада.

 Слияние человека с природой, которое показывает здесь Поленов, роднит изображенных с обитателями московского дворика. И те и другие живут тихо и естественно, одной жизнью с природой, что сообщает их существованию смысл и поэзию. Это ощущение гармонии и красоты жизни пробуждает в зрителе то светлое умиротворенно-радостное настроение, которым разрешается его элегическое раздумье над сценкой, запечатленной художником.

 В написанной два года спустя картине “Старая мельница” (1880, Серпуховской историко-художественный музей) решается та же тема.

 Высокое мастерство Поленова-колориста обнаруживает картина “Заросший пруд”, которая почти целиком построена на градациях одного зеленого цвета. Тонко разработанная в оттенках зеленая гамма отличается исключительной красотой и богатством нюансировки. Кажется, в пейзаже нет двух абсолютно одинаковых тонов, как нет в нем и той несколько нейтральной краски, которая сплошь покрывала отдельные куски холста в “Московском дворике”.

 Окончательно определившись в искусстве, Поленов привел в исполнение свое давнишнее намерение – связать свой жизненный путь с передвижниками и в 1878 году вместе с И.Е. Репиным вступил в Товарищество передвижных выставок. “Вот уже шесть лет, как я желаю поступить, да разные внешние обстоятельства мешали, – писал Поленов Чистякову. – Теперь, насколько я понимаю, этих обстоятельств больше нет, и я свободен, а все симпатии мои были на стороне этого общества с самого его возникновения . . .”. Эти симпатии он сохранил на долгие годы, став одним из видных деятелей Товарищества.

В 1880 году состоялось знакомство Репина с Толстым; моральная проповедь Толстого и его уничтожающая критика существующих форм жизни буквально потрясли Репина. Поленов познакомился с Толстым значительно позже, в 1887 году, но трудно представить себе, что Репин, друг Поленова, не пересказывал ему во всех деталях свои беседы и встречи с писателем, которые в это время были довольно часты. Поэтому небезосновательно будет предположить, что именно влияние на Поленова взглядов Толстого и пробудило в художнике интерес к старой теме, теме Христа. Кроме того, в марте 1881 года Поленова постигло глубокое горе – умерла его любимая сестра Вера Дмитриевна Хрущова, которая перед смертью взяла слово с брата, что он начнет “серьезно” работать, то есть писать большую картину на давно задуманную тему “Христос и грешница”. В семье Поленова настоящим большим искусством признавалась только историческая живопись, и потому занятиям художника пейзажем не придавалось серьезного значения.

Вскоре после смерти сестры Поленов, узнав, что князь С.С. Абамелек-Лазарев и А.В. Прахов собираются предпринять путешествие в Египет, Сирию и Палестину, просил разрешения у Прахова присоединиться к ним и получил согласие. Путешествие началось в ноябре 1881 года и окончилось весной 1882 года. Лето 1882 года Поленов проводил уже в Абрамцеве. За время путешествия Поленов посетил Константинополь, Александрию, Каир, от Каира поднялся на пароходе вверх по Нилу до Ассуана, невдалеке от которого находится священный остров Филе с храмом Изиды, и, вернувшись в Каир, отбыл на поезде в Порт-Саид; оттуда морем добрался до Бейрута – порт в Сирии – и направился в Иерусалим; на обратном пути художник побывал в Греции. Своеобразным отчетом художника о путешествии, о всех увиденных и поразивших его достопримечательностях явились этюды, исполненные во время поездки. Они были показаны на Передвижной выставке 1885 года и прямо с выставки приобретены Третьяковым. Художественной общественностью восточные этюды Поленова 1881-1882 годов были восприняты как новое слово в живописи. “Результатом путешествия, – писал Остроухов, – была прежде всего коллекция этюдов, выставленная на передвижной выставке, и впечатление, которое она произвела, было очень велико. Этюды большею частью не имели прямого отношения к картине. Это были яркие записи о поразивших художника красках Востока, кусочки лазурного моря, рдеющие в красках заката вершины южных гор, пятна темных кипарисов на синем глубоком небе и т. п.

 Наибольший интерес среди пейзажей, привезенных из поездки по странам Востока представляют виды Египта и в их числе “Нил у Фиванского хребта” (1881), “Первый нильский порог” (недатированный), “Нил, вдали пирамиды” (1881) и др. (Третьяковская галерея). В них прежде всего покоряют убедительно переданные дали – сказалось увлечение Поленова пространственными решениями, обнаружившееся в его творчестве в эпоху 80-х годов.

Путешествие на Восток дало Поленову богатый запас наблюдений, познакомило его с природой и архитектурой Палестины, с жизнью восточных городов, с обычаями, обликом и одеждой их жителей. Все это, несомненно, помогло в дальнейшем Поленову представить евангельскую легенду о Христе и грешнице как реальную сцену, разыгравшуюся на площади перед Иерусалимским храмом. И в этом смысле восточное путешествие сыграло свою роль в создании картины. Но непосредственный подготовительный материал к картине был собран в недостаточном количестве – по-видимому, яркие впечатления от архитектурных памятников и природы Востока отвлекли художника от его замысла, поэтому родные Поленова склонны были считать путешествие не слишком удачным. Отзвук этих настроений ощущается в письме жены Поленова, написанном несколько позже, в марте 1884 года, в котором она выражает опасение, как бы с Поленовым в Риме не произошло того же, что и в Палестине – “… не вышло бы из этого той же неурядицы, как с восточным путешествием”, – пишет она Е.Д. Поленовой.

    Эта “неурядица” с путешествием по Востоку заставила Поленова совершить вторичную поездку, на этот раз в Италию, где он надеялся найти подходящую натуру и написать для картины необходимые этюды. Художник поселился в Риме и провел там зиму 1883/84 и весну 1884 года. В 1882 году художник женился на Н.В. Якунчиковой – двоюродной сестре Е.Г. Мамонтовой. Заграничное путешествие 1883/84 года и было совершено вместе с ней. Жена Поленова с большим сочувствием относилась к замыслу картины “Христос и грешница” и по мере своих сил пыталась помочь художнику в его работе. Она не только шила костюмы для картины, но, что самое главное, постоянно поддерживала в Поленове вдохновенное отношение к взятой теме, старалась направить его на путь углубленной ее разработки. Это было тем более необходимо, что сам Поленов зачастую чрезмерно увлекался внешним правдоподобием изображаемого. Это увлечение возникало у художника, как следствие навеянного Ренаном стремления представить Христа личностью, действительно существовавшей, исторической, а все приписываемые ему деяния и события его жизни – действительно имевшими место в далекие времена раннего христианства. Поиски внешней правдивости отвлекали Поленова от тех высоких идей, ради которых он и задумал написать свою картину. “Работает он очень много, но удачно ли, опять ужасно трудно сказать; мне кажется, что слишком много и мало ищет в работе, – писала Н.В. Поленова сестре художника Е.Д. Поленовой. – Мне было бы спокойнее на душе, если бы этюдов было наполовину меньше, но больше по содержанию”.

    В начале 80-х годов художник впервые представил себе свою тему в ее полном охвате. Карандашный эскиз 1883 года (Третьяковская галерея) и явился ее подробной разработкой. В нем уже присутствуют все те персонажи, которые потом войдут в картину: фарисей и саддукей, разъяренная, глумящаяся над грешницей толпа, грешница, едущий на осле Симон Киринеянин, Христос, его ученики, торговки, зеваки и т.д. Их местоположение близко к картине. Появление многолюдной толпы народа – наиболее принципиальное нововведение эскиза. Именно здесь художник начинает нащупывать свою тему: учение Христа и народ, – которая ляжет в основу картины. Эпизод с грешницей трактуется теперь гораздо шире, чем раньше – как наглядный урок новой морали, преподанный Христом народу. Знаменательным в эскизе 1883 года было и то, что сцена была вынесена на площадь перед храмом. Здесь кипит беспорядочная, шумная жизнь большого восточного города. Площадь буквально запружена народом – торговки, оборванцы-мальчишки, снующие под ногами, калеки-нищие, молящиеся, трудовой люд. Но художник чересчур уж щедро включил в эскиз свои дорожные впечатления от уличной жизни восточных городов и тем самым как бы превратил изображение в обычную путевую зарисовку. Христос, его ученики и его противники теряются среди окружающих их праздных зевак, экспрессивно жестикулирующая толпа тонет в беспорядочной сутолоке, царящей на площади. Ровное освещение и детальная прорисовка всех фигур делают их одинаково заметными, мало чем отличающимися друг от друга, тем более что и сами образы еще недостаточно дифференцированы в своей внутренней значимости.

 Дальнейшая кристаллизация замысла наглядно видна в масляном эскизе 1885 года (Третьяковская галерея). В нем изменились прежде всего масштабы всех фигур – они стали крупнее, соразмернее с архитектурой. Изменилась и точка зрения на изображаемое: раньше это была точка зрения несколько сверху, отчего все фигуры были прижаты к земле; теперь – художник смотрит на происходящее чуть-чуть снизу, и фигуры выглядят более представительными. Окончательно выявилось разделение на толпу и группу учеников Христа. Образ Христа стал собраннее, значительнее, его движения – более мягкими, плавными и величавыми. Смещенная ближе к центру и данная почти посредине каменного уступа, на фоне его (в эскизе 1883 года Христос довольно случайно ютился возле него), фигура Христа отчетливее выделилась из общей среды учеников. Была найдена общая колористическая гамма изображения – все оно было залито золотисто-розоватыми лучами заходящего солнца. Но колористическое решение толпы, контраст в цветовом звучании группы Христа и толпы еще не определились. В композиционном отношении эскиз был близок к окончательному оформлению замысла. Это дало возможность Поленову приступить к созданию картона.

    В 1885 году Поленов исполнил угольный рисунок на холсте в размер картины (музей им. В.Д. Поленова), “который он оставил в таком виде и не стал записывать красками, потому что считал законченной вещью”. Сама картина, по сведениям Е.В. Сахаровой, писалась в течение 1886-1887 годов в Москве, в кабинете С.И. Мамонтова (в его доме на Садово-Спасской). Экспонирована картина была на XV Передвижной выставке 1887 года. Александр III, осматривавший выставку до ее открытия, приобрел полотно Поленова для своей коллекции, опередив в этом Третьякова, который вел с художником переговоры о покупке картины.

    Приобретение картины “Христос и грешница” Александром III разрешило все сомнения цензора Никитина относительно возможности оставления картины на выставке, возбужденные в последнем слишком “низменно” реальной трактовкой евангельского сюжета и не каноническим изображением Христа.

Обращение Поленова к религии Христа не вызвало коренного перелома во взглядах художника. Оно явилось продолжением поисков путей достижения тех гуманистических идеалов, которые всегда были определяющими в мировоззрении Поленова и которым он не изменил. В христианстве он прежде всего увидел гуманистическую проповедь милосердия и любви к человеку, протест против насилия над человеческой личностью, призыв к добру, к высокому духовному совершенству, то есть все то, что он ценил раньше и что стало особенно дорого ему в России 80-х годов, – в эпоху полнейшего произвола, грубого попрания человеческих прав, разгула реакции и деспотизма.

Пейзажной живописью в эпоху 80-х годов Поленову удавалось заниматься только урывками – полотно “Христос и грешница” в течение долгих лет поглощало все внимание художника, поэтому большая часть пейзажей 80-х годов была создана либо в начале этого периода, до увлечения работой над картиной, либо в конце его, по ее завершении.

Развитие Поленова-пейзажиста в эпоху 90-х годов неразрывно связано с его жизнью на берегу Оки, которая стала в эти годы неиссякаемым источником его творческого вдохновения. Мечтая поселиться “на природе”, Поленов приобрел в 1890 году небольшое имение “Бехово” в бывш. Алексинском уезде, Тульской губернии. Там им был построен по собственному проекту дом с мастерскими для друзей-художников. Усадьба была названа “Борок”. Выбор нового места для жительства счастливо совпал с направлением творческих поисков Поленова 90-х годов и можно сказать во многом способствовал успешности этих поисков. Природа приокского района благоприятствовала развитию у Поленова влечения к эпическому пейзажу. Художник очень быстро нашел свою тему в пейзаже и с этого момента стал настоящим поэтом Оки.

 Первые картины Поленова с изображением русской деревни исполнены в том же пейзажно-бытовом жанре, что и картины “Московский дворик”, “Бабушкин сад”. Постепенно, по мере приближения к 90-м годам, люди начинают исчезать из пейзажей Поленова, но последние некоторое время все еще носят на себе следы их повседневной жизни и деятельности, и только в эпоху 90-900-х годов “чистая”, нетронутая природа окончательно утверждается в пейзажной живописи Поленова. Вместе с этим, естественно, обрывается и тема русской деревни.

    Серия “деревенских пейзажей” Поленова открывается большой картиной “Зима. Имоченцы” (62,5×107,5).

    Картина изображает небольшую деревню у края черного бора. Ее избы, типично северного образца, большие, срубленные из толстых бревен, с высокими кровлями, с окнами, почти на высоту человеческого роста отстоящими от земли, украшенными нарядными, резными наличниками, не тонут в сугробах, не теряются в окружающей их снежной равнине, как это обычно было в пейзажах 60-х – начала 70-х годов (“Оттепель” Васильева, например). Тесно сгрудившиеся, они производят внушительное впечатление, кажутся под стать густому, сплошной стеной стоящему хвойному лесу. Все в этой деревне дышит домовитостью, довольством, крепким укладом жизни. Вьются из труб дымки, неторопливо переговариваются на улице женщины с ведрами, возвращается домой в санях женщина с поклажей, степенно сидят на снегу две собаки. Все эти жанровые детали, так же как в картине “Московский дворик”, не только помогают раскрыть быт людей, но и выявляют содержание созданного художником образа северной деревни, во многом сохранившей черты патриархальности и старины.

    Многие годы жизни на берегу Оки не разочаровали художника в ее красотах. Поленов продолжал нежно любить эту природу и прежде всего за разлитую в ней гармонию. Он запечатлевает Оку в различные времена года, в различных ее состояниях, давая настоящую летопись ее жизни, полную поэзии и глубокой правды. Таковы произведения: “Ранний снег” (1891, частное собрание), “Летом на Оке” (1893, частное собрание, Москва), “Золотая осень” (1893, музей им. В.Д. Поленова), “Осень на Оке близ Тарусы” (1893, Киевский музей русского искусства) и др. “Как мне хотелось бы показать Вам нашу Оку, – писал Поленов в 1914 году Константину Коровину. – Ведь мы с Вами первые открыли ее красоту и выбрали место для жительства. Но Вам тогда почему-то показалось, что в этой красоте и гармонии нет-нет, да и проскользнет гармоника. Вот я живу здесь теперь двадцать два года, и ни разу ее не слыхал, а красота и гармония все те же”.

    Картина “Ранний снег” – одна из первых удач художника на пути создания широкого лирико-эпического пейзажа Оки. Первый покров пушистого снега лег на землю, сгладив, смягчив ее очертания, сделав еще более ощутимой бескрайнюю ширь просторов. Благодаря высокой точке зрения, с которой написан пейзаж, взгляд зрителя легко скользит по поверхности заснеженных холмов и свободно уходит вдаль, к горизонту, где снежная пелена полей сливается с затянутым серыми тучами небом. Четко вырисовывающийся на этом серо-белом фоне силуэт оголенного дерева с опавшими листьями еще сильнее приковывает взгляд зрителя к далям, как и разворот уходящей вдаль реки, теряющейся среди снежных просторов. Широкие, плавные, ритмически повторяющиеся линии, на которых строится пейзаж, сообщают ему большую ясность и гармонию, спокойствие и эпический размах.

    При этом природа, изображенная художником, еще не погрузилась в зимнее оцепенение, еще не замерла в зимнем сне. Река далеко не вся скована льдом – на ней остались широкие разводья; снег лежит только на земле: кусты еще не скрылись под сугробами, и их порыжелая листва трепещет на ветру; только с отдельных деревьев полностью облетели листья, и поэтому лес не потерял еще своей пушистости, выделяясь темным, богатым в своих оттенках пятном на фоне снежного покрова. Это переходное состояние природы, это смешение летних и зимних форм и красок делает пейзаж очень живописным, позволяет острее ощутить красоту позднего цветения природы, последних проявлений ее жизни перед наступающим зимним сном.

    Но самым любимым временем года Поленова в эту пору все-таки является золотая осень. Ее красоту он сумел передать, как никто другой в русском искусстве.

    Вслед за картиной “Осень в Абрамцеве” Поленов создает большое полотно, которое так и называет – “Золотая осень” (1893, музей им. В.Д. Поленова). Широкая картина природы открывается глазам зрителя. Спокойно катит свои прозрачные голубые воды величавая река. Ее высокий берег переходит в слегка холмистую равнину, простирающуюся до самого горизонта. Холмы, обрисованные плавными, текучими линиями, постепенно сходят на нет и тонут в голубых далях. Только небольшая часть этой равнины попадает в поле зрения художника – холмы, деревья и река оказываются как бы случайно срезанными рамками кадра картины. Это заставляет зрителя мысленно продолжить изображение, представить себе весь вид в целом, отчего усиливается ощущение бескрайности запечатленных художником приокских лугов.

    Пейзаж Поленова с его спокойным и широким разворотом пространства, обилием света, воздуха, плавными, текучими ритмами линий рельефа местности, центрической уравновешенной композицией производит удивительно умиротворяющее впечатление. Оно гармонически сочетается с состоянием изображенной природы. Стоит прозрачная и ясная осень, слегка позолотившая берега Оки и смиренно блистающая своей “красою тихой” (Пушкин). Буйное цветение абрамцевской осени прекратилось, ее горение угасло. Воцарились покой, сосредоточенность, тишина. Поблекли краски. Неяркие, нежные, гармоничные и светлые, они наилучшим образом выражают это настроение. Воздух играющий в картине первостепенную роль способствующий передаче широких просторов, еще больше гасит их. Но это уже не беспокоит Поленова. Звучные, яркие, насыщенные краски “Осени в Абрамцеве” здесь были бы неуместны. Тихое, созерцательное настроение определяет весь строй пейзажа, накладывает свой отпечаток на трактовку образа природы.

 Со второй половины 90-х годов занятия пейзажной живописью все больше начинают отходить на второй план, вытесняемые новым серьезным замыслом Поленова – его циклом картин из жизни Христа.

    Мысль о создании этого цикла, по-видимому, зародилась у Поленова еще в период его работы над картиной “Христос и грешница”.

    Новое произведение, посвященное Христу, появилось вскоре после создания полотна “Христос и грешница”. Это была картина “На Генисаретском озере”, или, как ее называл Поленов, – “Христос идет по берегу озера” (Третьяковская галерея).

    Пустынная, величавая природа. В отдалении – широко раскинувшаяся горная страна; цепи невысоких гор уходят к самому горизонту, рисуясь на фоне неба своими плавными смягченными очертаниями. Гладь спокойного голубого озера с почти недвижимыми водами и далекими берегами. Солнце уже перестало нещадно палить землю, и дальние планы пейзажа уже начинают погружаться в предвечернюю голубую мглу.

    Тип Христа в картине тот же, что и в полотне “Христос и грешница”. Это – человек крепкого телосложения, с ярко выраженными восточными чертами лица, кроткий и мудрый. Но здесь он дан не в процессе общения с людьми, а наедине с самим собой, своими думами, в общении с природой. Погрузившись в себя, как слепой, не видя окружающего, мерным, тихим шагом идет он по тропинке вдоль озера и, кажется, нет конца его пути. Вся его фигура почти не участвует в движении, почти неподвижна – Христос как будто сам не замечает, что он идет, так сильно охватившее его состояние самоуглубления. И в то же время природа с ее тишиной и отрешенностью от всех бурь земных так удивительно корреспондирует внутреннему строю образа Христа, что невольно чувствуешь, как она покоряет себе человека, как перед рождаемым ею сознанием красоты и гармонии бытия отступают чисто человеческие сомнения и думы и остается одно всеподавляющее чувство слияния с природой, растворения в ней.

    Продолжая работать над циклом картин “Из жизни Христа”, Поленов “для пополнения материала” (по сведениям Е. В. Сахаровой) едет осенью 1894 года в Рим. Там он проводит зиму 1894/95 года и пишет картину “Среди учителей” (Третьяковская галлерея), задуманную еще в 1884 году.

    Второе путешествие на Восток было предпринято в 1899 году. Путь лежал через Константинополь, Афины, Смирну, Каир, Порт-Саид, Иерусалим. В Иерусалиме был снаряжен караван на Тивериаду, Тир, Сидон, Бейрут. Бейрут был конечным пунктом путешествия.

    На обратном пути Поленов из Константинополя проехал в Вену и оттуда в Москву. Все путешествие заняло около трех месяцев.

    Посетив места, которые евангельская легенда связывает с именем Христа, Поленов собрал большой этюдный материал для своего евангельского цикла.

    Написание картин шло успешно. В 1909 году огромный труд по созданию цикла “Из жизни Христа” был завершен. Произведения были показаны публике сначала в Петербурге (февраль – март 1909 г., 58 картин), затем в Москве и в Твери (в мае 1909 г., 64 картины). Серия “Из жизни Христа” состояли из небольших по размеру эскизов, разбитых в соответствии с евангельской легендой на циклы: 1. Детство и юность. 2. У Иордана. 3. В Галилее. 4. Вне Галилеи. 5. В Иерусалиме. 6. Последние дни. Картины посвященные Христу, которые были написаны до того, как Поленов начал работать над циклом в целом (“Христос и грешница”, “На Генисаретском озере” и “Среди учителей”), вошли в него уменьшенными повторениями.

    Как и в прежних своих картинах на евангельские темы, Поленов рассматривает Христа как реально существовавшую историческую личность и потому совершенно не изображает в своем цикле “Из жизни Христа” приписываемых ему чудес. При этом Поленов стремится запечатлеть не столько драматические эпизоды и события его жизни, сколько показать Христа, природу, которая его окружала, людей, которые вставали на его пути. “Мои картины служат главным образом изображением природы и обстановки, в которой совершались евангельские события”, – писал Поленов о своем цикле Л. Толстому.

    Отталкиваясь от своих реальных впечатлений от путешествий по Востоку, Поленов рисует картины мирной и идеально прекрасной природы, где ласково светит солнце, синеют не знающие бурь небеса, высятся величавые, смягченные в своих очертаниях горы, сверкает зеркальная гладь прозрачных голубых озер. В соответствии с характером пейзажа излюбленными тонами художника оказываются: бирюзово-голубые, розовато-сиреневые, золотисто-белые, изумрудно-зеленые. В созерцании этой прекрасной природы, кажется, проходит вся жизнь Христа и близких к нему людей, такое значительное место в цикле Поленова занимает изображение Христа и его учеников на лоне природы, в состоянии внутреннего погружения в ее жизнь, растворения и слияния с ней.

    Это состояние оказывается наиболее свойственным героям Поленова и даже зачастую вне зависимости от переживаемых ими моментов жизни. Так живет в природе и исключительно природой Христос не только в картинах “На Генисаретском озере”, “Мечты”, “Удалился в пустынное место”, “Утром, вставши рано” и др., где это состояние обусловлено самим сюжетом, но и в картинах “Был в пустыне со зверями”, “Возвратился в Галилею в силе духа” и т. д., сюжет которых заключает в себе более общие вопросы миросозерцания Христа, связанные с его поисками путей служения истине, добру, людям.

    Природа во многих картинах цикла “Из жизни Христа” даже начинает и вовсе довлеть над людьми, приобретая в глазах художника единственную жизненную ценность и значимость. Маленькими букашками на лоне грандиозной земли кажутся в таких картинах люди (“Крестились от него”, “Он учил”, “По засеянным полям”, “Пошел из страны Генисаретской” и др.).

    Характерно, что Христос у Поленова значительно реже остается с людьми, чем наедине с самим собой, наедине с природой. Его общение с людьми ограничивается сферой избранных, близких ему, разделяющих его взгляды людей и носит характер идеального общения душ (таковы картины “Симон и Андрей”, “Левий – Матфей”, “Мария Магдалина”, “Самарянка”, “Наставление ученикам”, “Привели детей”, “У Марии и Марфы” и др.; картины эти абсолютно лишены жанрового начала; образы людей в них бездеятельны, созерцательно пассивны). Поленов почти не сталкивает Христа с инакомыслящими, с враждебно настроенными к нему людьми, создавая вокруг него атмосферу идеальных человеческих отношений.

 Поэтому таким неожиданным оказывается в изображении Поленова конец Христа, наименее всего удавшийся художнику. Картины цикла “Последние дни” – самые поздние по времени создания – страдают внешней патетичностью, красивостью и не свободны от серьезного влияния модерна, которое в значительно меньшей степени затронуло остальные эскизы. И не удались они художнику не просто потому, что он не справился с драматическими сценами, а потому, что были чужды ему, не отвечали тем поискам внутренней гармонии, тому стремлению создать идиллическую картину мира, которые были характерны для серии “Из жизни Христа”. Поэтому-то и в картинах цикла “Последние дни” прежде всего звучала не трагедия идеальной личности, преданной, не понятой толпой, а “умиротворяющее начало природы”.

     “Общее настроение очень высокое”, – отмечал Поленов отношение зрителей к выставке своих картин. Успех выставки подтверждали и все приславшие художнику поздравления по случаю ее открытия и завершения им дела всей его жизни. “Дорогой и глубокоуважаемый Василий Дмитриевич! Благодарю Вас за Ваше внимание и память и за доставленные минуты необычного, особенно эстетического наслажденья, которое явилось результатом, помимо непосредственно художественных достоинств, с которыми я от всей души Вас поздравляю, но и того глубоко трогательного и важного, серьезного отношения Вашего к своему огромному, всю Вашу жизнь отданному oeuvre’y [произведению] . . . Желаю Вам и Вашей дорогой семье . . . наслаждаться успехом, кот[орый] несомненен и свидетелем которого были и мы, ибо публика (и огромная) жадно смотрела и переживала высокие минуты: я давно не видал такого серьезного внимания и интереса”, – писал Л.О. Пастернак Поленову. П.П. Чистяков, учитель Поленова, пришедший к художнику сердечно поблагодарить его за выставку картин “Из жизни Христа”, рассказывал ему: “И много со мной художников ходило, и все молчат … Маковский Владимир на что мудрый, и тот присмирел, говорит: “Тут чистота Христа связана с красотой природы”. Это верно!” О высоком впечатлении, произведенном на него выставкой, говорил Поленову и Серов. “По чувству мне очень понравилось, меня даже как будто захватило” – признавался он.

 Лев Толстой не смог посетить выставку. Поленов, интересуясь мнением о своем цикле великого учителя жизни, послал ему альбом с репродукциями картин “Из жизни Христа”. “Очень благодарен Вам, Василий Дмитриевич, за присылку Вашего альбома, – писал Поленову Толстой. – По рассказам я имел очень неопределенное понятие о Вашей выставке, но альбом Ваш произвел на меня сильное впечатление. Воображаю, как подействовала бы на меня сама выставка, и очень, очень сожалею, что не мог видеть ее. Не говоря уже о красоте картин и том вполне сочувственном мне отношении Вашем к изображаемому предмету, самый этот огромный труд, положенный Вами на это дело, вызывает глубокое уважение к художнику”.

 Поленов мог быть удовлетворен. Его труд, которому он отдавал на склоне дней своих все силы души, получил признание современников.

 Работой над пейзажем и картинами “Из жизни Христа” не исчерпываются занятия Поленова этих лет. Беззаветно преданный искусству, он старался служить ему во всех его видах и проявлениях.

Особый раздел творчества художника составляет его деятельность в театре. Увлечение Поленова театром и работа над оформлением спектаклей начались буквально с первых шагов его самостоятельного творчества. Большую роль в этом увлечении играла дружба Поленова с С.И. Мамонтовым, страстным любителем театра, но и не будь Мамонтова, Поленов в своей деятельности художника неизбежно должен был прийти к работе в области театрально-декорационного искусства. Театр для Поленова-просветителя был еще одной (и очень серьезной) возможностью служить делу воспитания человека в духе добра, истины, красоты. “Мы сошлись с ним (Мамонтовым. – Т. Ю.), – писал Поленов, – в стремлении сюжетами и обстановкой, взятыми из мира истории и сказки, поднять детей от обыденной жизни в область героизма и красоты . . .”.

    Поленовым была оформлена довольно значительная часть постановок Мамонтовского кружка и Мамонтовской частной оперы. Среди них: декорации к трагедии А.Майкова “Два мира” (1879, Мамонтовский кружок), к пьесе С. Мамонтова “Каморра” (1881, Мамонтовский кружок), к драматической поэме В. Жуковского “Камоэнс” (1882, Мамонтовский кружок), к опере Гуно “Фауст” (1882, Мамонтовский кружок), к пьесе-сказке С.Мамонтова “Алая роза” (1883, Мамонтовский кружок), к мистерии С. Мамонтова “Иосиф” (постановка 1880, 1881, 1887, 1889 гг., Мамонтовский кружок), к опере Николаи “Виндзорские проказницы” (1885, Мамонтовская опера), к комедии С.Мамонтова “На Кавказ” (1891, Мамонтовский кружок), к опере Глюка “Орфей и Эвридика” (1897, Мамонтовская опера), к опере П.Чайковского “Орлеанская дева” (1899, Мамонтовская опера) и ряд других.

 В 1915 году по проекту В.Д. Поленова для секции народных театров был построен дом с декорационными и костюмерными мастерскими и театральным залом. По единодушному решению членов секции он был назван “Домом имени В.Д. Поленова”.

 Деятельность Поленова в секции носила самый разносторонний характер. Он не ограничивался созданием эскизов декораций для самодеятельных спектаклей (типовые декорации для пьес Тургенева, Островского и т. д., отличающиеся при большой простоте высокой художественностью), разработкой методов упрощенных постановок, серьезное внимание уделял Поленов составлению репертуара для народных самодеятельных коллективов, нередко сам выступал как автор пьес и композитор (на сцене поленовского дома с большим успехом шла его пьеса “Анна Бретонская”), принимал живейшее участие в режиссуре спектаклей. Во всей этой деятельности Поленов, как и прежде, исходил из потребности человека (как он ее понимал) видеть в искусстве “нечто поднимающее над тяжелой действительностью, хорошее, красивое, идеальное”, которую, по его мнению, и призван был в первую очередь удовлетворить театр.

 Над проведением в жизнь этих своих идей Поленов трудился в секции вплоть до Октябрьской революции. После революции он продолжил свое дело в Борке, организовав там среди крестьян ряд театральных кружков. Секция же и после революции долгое время продолжала носить название “Дома театрального просвещения имени академии.”