Васнецов Виктор Михайлович
(1848-1926)
Васнецов Виктор Михайлович (1848-1926), художник, один из основоположников русского модерна в его национально-романтическом варианте.
Родился в селе Лопьял (Вятская губерния) 3 (15) мая 1848 в семье священника. Учился в духовной семинарии в Вятке (1862-1867), затем в рисовальной школе при петербургском Обществе поощрения художеств (где его наставником был И.Н.Крамской) и Академии художеств (1868-1875). Васнецов – основоположник особого «русского стиля» внутри общеевропейского символизма и модерна.
Васнецов совершенно преобразует русский исторический жанр, погружая мотивы Средневековья в волнующую атмосферу поэтической легенды или сказки; впрочем, и сами сказки зачастую становятся у него темами больших полотен. Среди этих живописных былин и сказок – картины «Витязь на распутье» (1878), «После побоища Игоря Святославича с половцами» (по мотивам «Слова о полку Игореве», 1880), Аленушка (1881), «Три богатыря» (1881-1898), «Царь Иван Васильевич Грозный» (1897). Некоторые из этих произведений (к примеру, Три царевны подземного царства, 1881, там же) представляют уже типичные для модерна декоративные картины-панно, переносящие зрителя в мир грез. Тот же мир оживал в новаторских театральных работах Васнецова, в его эскизах к постановке пьесы-сказки А.Н.Островского «Снегурочка» на домашней сцене С.И.Мамонтова в Абрамцево (1881-1882) и одноименной оперы Н.А.Римского- Корсакова в Московской частной русской опере С.И.Мамонтова (1885). Принципы «русского стиля» мастер развивал также в области архитектуры и дизайна: по его эскизам, стилизующим древнерусскую старину, в Абрамцево были возведены церковь Спаса Нерукотворного (1881-1882) и Избушка на курьих ножках (1883), а в Москве – памятный крест на месте убийства великого князя Сергея Александровича в Кремле (1905, уничтожен при советской власти, воссоздан на территории московского Новоспасского монастыря) и фасад Третьяковской галереи (1906).
В 1876 Васнецов поехал во Францию, где около года работал в колонии русских художников. Именно здесь он задумал “начать новый жанр своей деятельности” и сделал первый этюд “Богатырей”.
В 1878 году, после возвращения на родину, Васнецов с семьей переезжает в Москву. Здесь он обращается к новым темам: русскому народному эпосу, сказке, родной истории.
В 1893 – 1894 построил по собственному проекту сказочный дом-мастерскую в Москве, где были закончены “Богатыри”, “Царь Иван Васильевич Грозный”, выполнены многочисленные религиозные композиции и сказочные “Царевна-лягушка”, “Спящая царевна” и др.
Анализ работ
Чрезвычайно интересна одна из значительных его работ – фриз “Каменный век”, созданный Васнецовым для Московского Исторического музея. Предложение историка А.С. Уварова выполнить роспись, посвященную людям каменного века, Васнецов вначале категорически отверг. Но вскоре он согласился выполнить заказ и сразу же взялся за работу: изучал исторические материалы, беседовал с археологами, стараясь представить себе жизнь далеких предков. Около двух лет – и в Москве, и в Абрамцеве – продолжалась работа над двадцатипятиметровым фризом, и только 10 апреля 1885 года художник его закончил.
“Впечатление, произведенное на современников “Каменным веком”, – писал И. Грабарь, – пожалуй, можно сравнить только с впечатлением, произведенным когда-то “Помпеей” К. Брюллова”.
“С квартиры на квартиру” (1876)
Над картиной художник работал с 1875 года. Судьба бедных, одиноких стариков, выброшенных на улицу в холодный морозный день, ищущих пристанища. Глубокой печалью веет от картины, повествующей о бесприютной старости, о трагедии никому не нужных людей.
“После побоища Игоря Святославича с половцами” (1880)
Для зрителей все было ново в этой картине, а новое принимается не сразу. “Перед моей картиной стоят больше спиной”, – горевал Виктор Михайлович. Но И. Крамской, совсем недавно уговаривавший Васнецова не оставлять бытовой жанр, назвал “После побоища…” “вещью удивительной… которая нескоро будет понята по-настоящему”. Глубже всех понял суть картины художник и выдающийся педагог Павел Петрович Чистяков, он почувствовал в ней саму Древнюю Русь и в письме к Виктору Михайловичу взволнованно восклицал: “Самобытным русским духом пахнуло на меня!”
Темой картины было избрано поле после сражения и гибели полков Игоря Святославича, ставших богатырской заставой на рубежах родной земли, когда “пали стяги Игоревы и полегли русичи на поле незнаемом”. Изобразительный ритм картины приближен к эпическому звучанию “Слова о полку Игореве”. В трагическом пафосе смерти Васнецов хотел выразить величие и беззаветность чувств, создать просветленную трагедию. На поле битвы раскинулись тела не мертвых воинов, но, как в русском фольклоре, “вечно уснувших”. В сдержанно строгих позах и лицах павших Васнецов акцентирует значительность и величавое спокойствие. Соответствует “Слову” и характер живописных образов, воссозданных Васнецовым. Они величавы и возвышенно героичны. Проникновенно- лирической нотой в торжественном строе картины звучит образ прекрасного отрока-княжича, навеянный описанием гибели юного князя Ростислава. Поэтическими строфами Слова о гибели мужественного Изяслава навеян образ покоящегося рядом богатыря – воплощение доблести и величия русского воинства. Для картины художник использовал все, что предстало перед ним в Историческом музее, когда он изучал здесь изукрашенные древние доспехи, вооружение, одежду. Их формы, узорчатость и орнаментация создают на васнецовском полотне красивые добавочные мотивы декоративной композиции, помогающие передать аромат былинного сказа.
“Аленушка” (1881)
Картина, в которой Васнецов наиболее полно и проникновенно воплотил лирическую поэзию родного народа. “Аленушка”, – рассказывал впоследствии художник, – как будто она давно жила в моей голове, но реально я увидел ее в Ахтырке, когда встретил одну простоволосую девушку, поразившую мое воображение. Столько тоски, одиночества и чисто русской печали было в ее глазах… Каким-то особым русским духом веяло от нее”. Васнецов обратился к сказке об Аленушке и ее братце Иванушке, по-своему, творчески претворив ее в живописи. По народным преданиям, природа оживает на исходе дня, обретая способность чувствовать в лад с человеком. Подобные ощущения в большой степени были присущи самому художнику, потому-то так органично согласованы в Аленушке состояние природы с чувствами героини. Фигуре Аленушки, задумавшейся над своей горькой судьбой, как бы вторит и бледно-серое небо, и пугающая своей темнотой поверхность омута с застывшими на ней желтыми листьями, и блеклые серые тона поникшей листвы осинок, и темная глубокая зелень елочек.
Максим Горький восторженно писал о художнике: “Все больше я люблю и уважаю этого огромного поэта… А сколько у него еще живых, красивых, мощных сюжетов для картин! Желаю ему бессмертия”.
“Богатыри” (1898)
Решенная в монументально-декоративном плане картина воссоздает образы трех любимейших народом героев былинного эпоса: Ильи Муромца, Добрыни Никитича и Алеши Поповича. Каждого из них отличают индивидуальные особенности.
Стремясь к монументальному решению, Васнецов несколько повышает линию горизонта, и зритель как бы снизу смотрит на всадников, четкие силуэты которых выделяются на фоне светлых облаков. Тонко и благородно сочетаются яркие и звучные краски – зеленая, коричневая, красная, белая, синяя, придавая особую декоративность полотну. Пейзаж, с его необозримой ширью, пологими холмами, лугами, поросшими дикой травой, объединен плавными и спокойными ритмами с фигурами богатырей.
В соответствии с былинными образами Васнецов разработал характеры своих персонажей. В центре – Илья Муромец. Илья Муромец прост и могуч, в нем чувствуется спокойная уверенная сила и умудренность жизненным опытом. Сильный телом, он, несмотря на грозный вид – в одной руке, напряженно поднятой к глазам, у него палица, в другой копье, – исполнен “благости, великодушия и добродушия”. Богатырь справа, самый младший, “напуском смелый” – Алеша Попович. Молодой красавец, полный отваги и смелости, он “душа-парень”, большой выдумщик, певец и гусляр, в руках у него лук с копьем, а к седлу прикреплены гусли. Третий богатырь – Добрыня Никитич – в соответствии с былинами представителен и величав. Тонкие черты лица подчеркивают “вежество” Добрыни, его знания, культурность, вдумчивость и предусмотрительность. Он может выполнить самые сложные поручения, требующие изворотливости ума и дипломатического такта.
Герои, как это было принято в реалистической живописи и согласно творческому принципу Васнецова, конкретны, исторически точны костюмы, вооружение, кольчуги, стремена. Богатыри наделены запоминающейся внешностью, яркими чертами характера. Только характеры эти не жанровые, а героические.
Здесь проявилось умение Васнецова создать эпическое полотно, созвучное народным поэтическим представлениям. В 1898 году “Богатыри” заняли почетное место в Третьяковской галерее.
“Я считаю, что в истории русской живописи “Богатыри” Васнецова занимают одно из первейших мест”, – выразил общее мнение В. В. Стасов. Сравнивая “Бурлаков” Репина с “Богатырями”, Стасов писал: “И тут и там – вся сила и могучая мощь русского народа. Только эта сила там – угнетенная и еще затоптанная… а здесь – сила торжествующая, спокойная и важная, никого не боящаяся и выполняющая сама, по собственной воле то, что ей нравится, что ей представляется потребным для всех, для народа”.
Владимирский собор в Киеве
В начале 1885 года Виктор Михайлович Васнецов получает от А.В. Прахова приглашение принять участие в росписи только что построенного Владимирского собора в Киеве. Не сразу, но свое согласие художник дает. У него уже есть опыт – абрамцевская церковь Спаса, эпические полотна. Все это позволяет ему обратиться к росписи больших стен, созданию монументально- декоративного пространства. Верующий человек, в работе для церкви он начинает видеть свое настоящее призвание.
В огромном Владимирском соборе Васнецову надо было расписать главный неф и апсиду. Отразить самые основные сюжеты Ветхого и Нового заветов, изобразить русских исторических деятелей, причисленных к лику святых, украсить своды орнаментами.
Более десяти лет трудился Васнецов над росписью в соборе. Сам по себе факт столь грандиозной работы впечатляющ (около 400 эскизов, непосредственно стенопись при участии помощников – свыше 2000 кв. м), не имеет равных в русском искусстве всего XX века.
Он вложил в эту работу всю страсть и “тревогу” своей души, в ней он попытался воплотить свой эстетический идеал создания искусства большого стиля, вернувшегося из замкнутого мира коллекций и музеев туда, где оно может служить массе простых людей в их повседневной жизни.
Основной идеей программы, разработанной Адрианом Праховым для внутренней отделки Владимирского собора, посвященного 900-летию крещения Руси, было осмысление религиозной истории России, ее включенности через Византию во всемирную историю культуры.
Готовясь к работам в храме, Васнецов знакомился с памятниками раннего христианства в Италии, изучал мозаики и фрески киевского Софийского собора, фрески Кирилловского и Михайловского монастырей в Киеве. За его плечами уже был опыт освоения традиций древнерусского искусства – памятников новгородского, московского, ростовского и ярославского зодчества, изучение московских старообрядческих икон, книжной миниатюры Древней Руси, народного творчества.
Работая в соборе, Васнецов, безусловно, не мог опираться лишь на свои собственные представления, художественный опыт и знания. Он должен был постоянно проверять согласны ли его работы с духом Церкви, с каноном и многое уже нарисованное он должен был отбрасывать, если эскизы казались ему недостаточно церковными. Ведь помимо всего, эскизы должны были приниматься церковным Советом.
Художник болезненно осознавал несоответствие своих сил грандиозности задачи: “…иной раз полно, ясно и прочувствованно, – писал он, – вполне излагается на словах то, что происходит в душе, но когда дело дойдет до осуществления того, о чем мечтал так широко, тогда-то до горечи ты чувствуешь, как слабы твои мечты, личные силы – видишь, что удается выразить образами только десятую долю того, что так ясно и глубоко грезилось”. Для Васнецова работа во Владимирском соборе была “путем к свету”, путем постижения великих ценностей. “Вы удивительно хорошо сказали, – писал он в одном из писем Елизавете Григорьевне Мамонтовой из Киева, – что моя работа – “путь к свету”, только это убеждает меня на этом подчас невыносимо тяжелом пути”.
Ему было дано воплотить образ Божьей Матери по-новому, никого не повторяя, “с теплотой, искренностью и смелостью”. Богоматерь, идущую по облакам с Младенцем, он написал в апсиде алтаря. Глубоко личные душевные переживания художника позволили ему с необыкновенной простотой и человечностью, воплотить в образе Богоматери красоту женственности, силу материнского чувства и проникновенную одухотворенность. Идеальный женский образ получил наконец свое завершение. Недаром Богоматерь Васнецова стала одним из любимейших образов сразу же после освящения Владимирского собора. Репродукции с него можно было встретить во многих домах России в конце XX – начале XX века.
Работая над воплощением образов князей Владимира, Андрея Боголюбского, Александра Невского, Михаила Черниговского, Михаила Тверского, княгини Ольги, летописца Нестора, иконописца Алипия и многих, многих других, художник продолжил свои размышления об историческом прошлом России. Воинами, отстаивающими независимость родной земли, представлены облаченные в тяжелые доспехи Андрей Боголюбский и Александр Невский.
Народные представления об умных, волевых, решительных и непреклонных правителях воплотились в образах князя Владимира и княгини Ольги. К образу великого князя Владимира, во имя которого был освящен собор, Васнецов обратился трижды – в композиции Крещение Святого князя Владимира, Крещение киевлян и в иконописном образе Святого князя Владимира. При торжественности и некоторой патетичности, соответствующих значительности сцен, во всех трех случаях образ князя Владимира наделен ярко выраженными индивидуализированными чертами. “Чудесный памятник по себе оставит Васнецов русским людям, – писал М.В. Нестеров. – Они будут знать в лицо своих святых, угодников и мучеников, всех тех, на кого они хотели бы походить и что есть их заветный идеал”.
В большинстве орнаментов, вобравших впечатления Васнецова от древних фресок и мозаик, от росписей московских и ярославских церквей, проявилась яркая одаренность художника в области орнаментальной импровизации. Именно эта особенность, очевидно, обеспечивала единство художественного впечатления от росписей, ибо все, писавшие о Владимирском соборе, отмечали, что стенопись сливается в зрелище яркое и праздничное, в единое декоративное целое подобно ростово-ярославским фрескам XV века.
Когда сняли леса и в августе 1896 года в присутствии царской семьи и двора собор был освящен, вокруг работы Васнецова разгорелись яростные споры.
“Его душа рвется к небу, но прикреплена к земле”, – сказал о Васнецове его искренний почитатель отец Сергий Булгаков, безоговорочно риняв его религиозную живопись.
Успех васнецовских росписей был огромен. Им была посвящена небывалая по многочисленности литература – исследования, статьи, заметки. В них видели начало возрождения русского религиозного искусства, а в Васнецове – “гениального провозвестника нового направления в религиозной живописи”. Они приобрели необыкновенную популярность и повторялись в конце XX – начале XX века во множестве храмов в России.
Анализируя вклад Васнецова в решение новых живописных задач, художественный критик Сергей Маковский отмечал следующее. «Новый дух прорывается везде в образах Васнецова. Он перетолковал художественные традиции по-своему со всей непокорностью самостоятельного таланта; совершил волшебство – узкие рамки школьной иконописи, мертвенной иконописи, как мертвенно все, что неподвижно веками, расширились. Открылись новые пути, невиданные области для религиозного воображения. Византийская живопись была до сих пор строго церковной, в ней царило одно настроение беспрерывной отвлеченности. Васнецов, соединив народный сказочный элемент с древними формами, вдохнул в византийское искусство новую жизнь. Наш народ – сказочник по натуре; он проникнут суеверием преданий и легенд, стремлением к чудесному. Глядя на образа Васнецова, понимаешь связь между русской сказкой и русской верой… Сделанная им попытка, попытка связать народно- фантастический элемент с церковным каноном, во всяком случае – интересное художественное явление. Васнецов действительно «расширил» рамки школьной иконописи, показал возможность «новых путей» для декоративного храмового искусства. Но он не справился с задачей».
Характерно сохранившееся в воспоминаниях мнение самого художника о
своей деятельности в соборе, высказанное им уже в конце жизни: “Я сам думал, что я проник в дух русской иконы и что я выразил внутренний мир живописца того времени, что я постиг – это уже от гордости – технику этого старого времени. Оказалось, однако, что я глубоко заблуждался. Дух древней русской иконы оказался во много раз выше, чем я думал. Внутренний мир живописи того времени был гораздо более богатым в духовном смысле, чем дух нашего времени, или лично мой, или Нестерова, и нам далеко до их техники, до их живописного эффекта”. Этот отзыв – мужественное признание мастера, считавшего, что “нет на Руси для русского художника святее и плодотворнее дела как украшение храма”.
По окончании работ в киевском Владимирском соборе Васнецов получил многочисленные заказы на оформление храмов в Петербурге, Гусь-Хрустальном, Дармштадте, Варшаве. Наиболее значительной среди них была декорировка церкви завода хрустального стекла в имении Нечаева-Мальцева в Гусь-Хрустальном в 1904 году. Художник создал там росписи не на стенах, как в Киевском соборе, а на холстах, укреплявшихся на стенах, – и сделал эскизы для мозаичных изображений. Васнецовский талант монументалиста-декоратора с наибольшей силой проявился в полотне “Страшный суд”. В огромной композиции (700 х 690 см), посвященной теме последнего судилища, он воплотил рожденное его могучей фантазией представление о вселенной и человечестве. Он разделил полотно на три яруса и, как в сложных многофигурных иконах, легко и свободно заполнил его большими группами фигур. Масса эпизодов, сцен, фигур объединена здесь в цельную, строго симметричную и уравновешенную картину, согласованную с архитектурой церкви.
Васнецов, страстно искавший эстетический и нравственный идеал в национальном характере русского народа, в его духовных традициях, сумел пронести свой “символ веры” через все творчество, настойчиво внедряя его в сознание современного общества, в окружающую жизнь. Он находил живой отклик у своих современников. Его называли “первопроходцем”. И как первооткрыватель, творчество которого является переходным, сочетающим в себе разные элементы, Васнецов вызывал у современников противоречивыечувства и оценки – недоумение и восторг, резкую критику и преклонение, но он никогда и никого не оставлял равнодушным, всегда был предметом размышлений и споров. “Ваше творчество, – писал ему известный деятель “Мира искусства” Сергей Дягилев, – и оценка его уже много лет – самое тревожное, самое жгучее и самое нерешенное место в спорах нашего кружка”. И он же говорил художнику: “Из всего поколения наших отцов Вы ближе к нам, чем все остальные…” Мы не найдем другого художника, который был бы близок представителям самых противоположных эстетических течений, но каждому близок какой-то особой гранью своего творчества и никому не близок полностью, до конца. Одни отдавали ему дань как “типисту” и видели его силу в жанровой живописи, другие ценили более всего его обращение к народному эпосу и сказке, третьи его главный вклад в развитие русского искусства видели в его роли “провозвестника нового направления в религиозной живописи”, четвертые – в том, что “он первый из художников вновь обратился к украшению жизни”. Но для всех деятелей русской культуры, размышлявших о путях развития национального искусства, Васнецов был одной из ключевых фигур в процессе перехода от эпохи передвижничества к искусству начала XX века и, конечно же, одним из главных деятелей русской художественной культуры XX века. “Десятки русских выдающихся художников, – писал в 1916 году Михаил Нестеров, – берут свое начало из национального источника – таланта Виктора Васнецова”.
Заключение
Васнецов был одним из первых мастеров русской живописи, кому стали тесны рамки станковой картины и кто “обратился к украшению жизни”, взялся за самые разнообразные области искусства – театральную декорацию, архитектуру, прикладное искусство и иллюстрацию, что было в то время для многих необъяснимо и воспринималось как “разменивание таланта”. Таким путем Васнецов пришел к решению принципиально новых задач, центральной из которых была задача создания единого, охватывающего разные виды искусства, стиля, основанного на национальных традициях. Впоследствии он говорил: “Я всегда был убежден, что в жанровых и исторических картинах, статуях и вообще каком бы то ни было произведении искусства – образа, звука, слова – в сказках, песне, былине, драме и прочем сказывается весь целый облик народа, внутренний и внешний, с прошлым и настоящим, а может быть, и будущим”. Именно поэтому художник в своем творчестве обращался к уже найденным в русском фольклоре, древнерусском искусстве и архитектуре способам выражения, прежде всего к образной системе русского искусства, а затем и к его стилистике.