Кипренский Орест Адамович
(1782-1836)
Родился на мызе Нежинской (близ Копорья, ныне в Ленинградской области) 13 (24) марта 1782. Был побочным сыном помещика А.С.Дьяконова, записанным в семью его крепостного Адама Швальбе. Получив вольную, учился в петербургской Академии художеств (1788-1803) у Г.И.Угрюмова и др. Жил в Москве (1809), Твери (1811), Петербурге (с 1812), а в 1816-1822 и с 1828 – в Риме и Неаполе.
В 1788 г., под фамилией Кипрейский (позже измененной), он был зачислен в Воспитательное училище при АХ. Курс обучения закончил в 1803 г. и был оставлен пенсионером на три года, потом еще на три. За это время он написал ряд работ и среди них “Портрет А. Швальбе” (1804), в котором показал себя талантливым портретистом, последователем Ф. С. Рокотова, Д. Г. Левицкого и В. Л. Боровиковского и притом представителем нового, романтического направления. В следующие годы Кипренский исполнил несколько превосходных портретов, упрочивших его известность на этом поприще, – Е. П. Ростопчиной, А. А. Челищева, В. А. Перовского и др. Высшим его достижением стал знаменитый портрет Е. В. Давыдова (1809). Все еще не установлено, кто изображен на нем: Евдоким, Евграф или, как долго считалось, Денис Давыдов – поэт и будущий герой-партизан 1812 г., но это не так уж существенно, потому что в романтически приподнятом образе были воплощены черты целого поколения, которому предстояло вскоре совершить воинский подвиг. АХ за представленные Кипренским портреты присвоила ему звание академика (1812). Грянувшая война с Наполеоном побудила художника снова взяться за портреты, но теперь в большинстве своем не живописные, а карандашные: он словно спешил увековечить своих современников. Сложившаяся серия образовала своеобразный групповой портрет русского общества в то героическое время. Здесь преобладали изображения военных из окружения художника – А П. Бакунина, М. П. Ланского, А. Р. Томилова, Е. И. Чаплица, П. А. Оленина (все 1813) и др.; чуть позже к ним прибавились изображения деятелей искусства – В. А. Оленина (1813), Н. И. Уткина (1814), К. Н. Батюшкова (1815). Итог этому вдохновенному труду подвели два отличных живописных портрета 1816 г. – В. А. Жуковского и С. С. Уварова. Кипренский стал знаменит и почитаем. Его даже называли “российским Вандиком” (то есть Ван Дейком); но он не был вполне удовлетворен успехом. На судьбе Кипренского роковым образом сказалось заблуждение, которое он питал относительно своего творчества. Этот замечательный, прирожденный портретист занимался портретной живописью в основном для заработка, а подлинным своим призванием считал историческую живопись и все время порывался писать значительные сюжетные произведения, которые должны были обессмертить его. Вот почему, едва в Европе наступил мир, он, пользуясь своим правом на заграничное пенсионерство, отправился в Италию с твердым намерением создать наконец большую картину. Сначала он избрал сюжет “Аполлон, поражающий Пифона” – аллегорию победы Александра I над Наполеоном, но к работе толком не приступил; потом написал “Анакреонову гробницу” и без всякого успеха показал ее на выставке в Риме. Портреты, и среди них такие жемчужины, как портреты С. С. Щербатовой (1819) и А. М. Голицына (ок. 1819), по-прежнему получались у него несравненно лучше; они-то и продолжали приносить ему признание – столь высокое, что в 1820 г. ему был даже заказан автопортрет для галереи Уффици во Флоренции. Его затянувшееся пенсионерство (дважды продленное) наконец завершилось, и в начале 1822 г. художнику пришлось покинуть Италию. Домой он добирался долго, по пути задержался в Мариенбаде, где общался с И.-В. Гёте и дважды рисовал его. Последней его зарубежной работой был начатый, очевидно, в Милане и законченный в Париже портрет Е. С. Авдулиной (1822) – изысканный и тонкий, но настораживающий отсутствием теплоты, живого контакта с моделью, столь свойственных прежним произведениям художника. В Петербурге, куда Кипренский добрался лишь к лету 1823 г., его встретили неожиданно холодно. Не последнюю роль в том сыграли распространяемые недоброжелателями (а он их умел наживать) слухи о двух историях, омрачивших конец его пребывания в Риме. Первая была связана с подозрениями в убийстве натурщицы, а вторая – с позировавшей ему десятилетней девочкой Мариуччей, к которой он необычайно привязался и проявлял о ней исключительную заботу. Все же главная причина заключалась в том, что вкусы публики успели сильно перемениться. Пытаясь поправить положение, художник принялся за большую картину – давно заброшенного им “Аполлона, поражающего Пифона” – и закончил работу в 1825 г.; но снова не произвел желаемого впечатления. В портретах же он по-прежнему блистал мастерством, однако они получались холодно-отчужденными. Среди них было лишь два счастливых исключения. Первое – замечательный портрет А. С. Пушкина (1827), с редкой силой передающий замкнутость поэта в собственном мире вдохновения и одиночество высокой души в окружающем суетном мире (то, что оставалось сокровенным для романтически настроенного художника). Второе – автопортрет, исполненный год спустя, удивительный по беспощадной откровенности, с которой художник вглядывался в себя – постаревшего и немного жалкого. В 1828 г. Кипренский снова отправился в Италию – это было бесполезное бегство от самого себя. Его прежний успех и здесь был позабыт, к тому же в Риме уже несколько лет блистал К. П. Брюллов, оттеснивший соперников. Все еще веря в свое призвание исторического живописца, Кипренский вздумал привлечь к себе внимание картиной “Тибуртинская сивилла, предсказывающая падение мессии Августу” и потерпел неудачу. Более интересными были у него две картины 1831 г.: “Девушка с плодами” и “Читатели газет в Неаполе” – в сущности, портреты, хотя и не поименованные. Впрочем, и они не стали событием. Кипренский получал все меньше заказов и начал испытывать нужду. Он объездил пол-Италии, много работал, исполнил хорошие портреты, в том числе Б. Торвальдсена и Ф. А. Голицына (оба 1833), но и в них не приблизился к прежним достижениям. Соревнуясь с Брюлловым, он попытался написать большой парадный портрет – и не справился с ним: этот эффектный жанр не соответствовал его возможностям, а силы художника уже иссякали. В начале 1836 г. он наконец сумел заработать такую сумму, которая позволила ему расплатиться с кредиторами и осуществить давно принятое решение – жениться на Мариучче (Анне-Марии Фалькуччи). Для этого ему пришлось в июне 1836 г. принять католичество, и в июле он обвенчался без огласки. Не известно, обрел ли он желанный покой. Некоторые современники вспоминали, что он ссорился с молодой женой и жестоко пил, другие об этом умалчивают. Все равно жизнь его подошла к концу: он простудился, заболел воспалением легких и скончался через четыре месяца после свадьбы. Спустя еще несколько месяцев на свет появилась его дочь, Клотильда Кипренская, но след ее безнадежно затерялся.
Первый же портрет – приемного отца А.К.Швальбе (1804, Русский музей, Петербург) – выделяется своим эмоциональным «рембрандтовским» колоритом. С годами мастерство Кипренского, проявившееся в умении создавать не только социально-духовные типы (преобладавшие в русском искусстве эпохи Просвещения), но и неповторимые индивидуальные образы, совершенствуется. Закономерно, что с картин Кипренского принято начинать историю романтизма в русском изобразительном искусстве. Среди лучших его произведений – портрет мальчика А.А.Челищева (ок. 1810-1811), парные изображения супругов Ф.В. и Е.П.Ростопчиных (1809), В.С. и Д.Н.Хвостовых (1814; все в Третьяковской галерее). Художник умел сделать впечатляюще-жизненными и непринужденными даже большие парадные композиции (Е.В.Давыдов, 1809, Русский музей).
Особый раздел составляют автопортреты Кипренского (с кистями за ухом, ок. 1808, Третьяковская галерея; и др.), проникнутые пафосом творчества. Ему принадлежат также проникновенные образы русских поэтов: К.Н.Батюшкова (1815, рисунок, Музей института русской литературы Российской Академии наук, Петербург; В.А.Жуковского (1816) и А.С.Пушкина (1827; оба портрета в Третьяковской галерее).
Мастер был и виртуозным графиком; работая преимущественно итальянским карандашом (и пастелью), он создал ряд замечательных бытовых типажей (вроде Слепого музыканта, 1809, Русский музей), а также знаменитую серию карандашных портретов участников Отечественной войны 1812 (вышеупомянутый Батюшков, а также Е.И.Чаплиц, А.Р.Томилов, П.А.Оленин и др., 1813-1815, Третьяковская галерея и др. собрания).
С годами в образах художника нарастают драматически-тревожные чувства, ощущение бренности (портрет Е.С.Авдулиной, ок. 1822, Русский музей). Он мечтает о большом полотне, где были бы аллегорически воплощены его раздумья об искусстве, равно как и перспективы новой истории. Один из подходов к теме – Читатели газет в Неаполе (1831, Третьяковская галерея), картина, заключающая в себе символический отклик на революционные события в Европе. Однако наиболее честолюбивые из его живописных аллегорий остались неосуществленными либо пропали (подобно Анакреоновой гробнице, завершенной в 1821).