Медный всадник. Фальконе

Создатель «Медного всадника» был одним из крупнейших мастеров скульптуры XVIII века. Выходец из народа, сын столяра, Фальконе в молодости прошел школу известного французского мастера Лемуана. Его глубоко интересовала классика, монументальное величие антиков, а господствовавшее во Франции придворное, прихотливое течение «эпохи Помпадур» — рококо — вынуждало исполнять аллегорические композиции и декоративные скульптуры для дворянских особняков. В них преобладает интимность рококо, свойственные этому стилю изящество пропорций, нежность гибких форм. Но и тематику рококо Фальконе претворял в нечто наделенное тонкой поэтичностью.
В 1757 году Фальконе стал художественным руководителем Севрской фарфоровой мануфактуры. Ему, тяготевшему к монументальным формам, в течение десяти лет пришлось заниматься созданием моделей для Севрского бисквита.

“В конце 50-х — начале 60-х годов в его творчестве все сильнее ощущаются веяния античности. В произведениях этого периода заметны поиски большей содержательности замысла, строгости и сдержанности пластического языка. Этот процесс внутреннего созревания таланта Фальконе-монументалиста подготовил расцвет его искусства русского периода.

В 1766 году Фальконе по приглашению Екатерины II приезжает в Россию. Цель приезда — создание памятника Петру I.

В течение двенадцати лет работает скульптор в Петербурге. Первоначальный эскиз монумента был сделан во Франции в 1765 году. Поселившись в Петербурге, Фальконе горячо принялся за дело и к 1770 году закончил модель в натуральную величину. К месту установки памятника была доставлена каменная скала, весившая после ее частичной обрубки около восьмидесяти тысяч пудов. В 1775—1777 годах происходила отливка статуи из бронзы, открытие же памятника состоялось в 1782 году.

 

Фальконе был иностранцем, однако понимание скульптором личности Петра и его роли в историческом развитии России таково, что созданный им монумент — это явление русской культуры.
В 1778 году, не дождавшись окончания работ, Фальконе возвращается на родину. Но главный его труд, труд всей его жизни, — «Медный всадник» — остается в Петербурге, в России. России он посвятил свой талант, отдал ей свое сердце.

 Фальконе не колебался: он согласен, согласен на любые условия. Он даже не стал торговаться из-за гонорара — он поедет в Россию на восемь лет, чтобы в Санкт-Петербурге воздвигнуть памятник Петру Великому.

Русский посол в Париже князь Голицын вполне доволен, он благодарит знаменитого Дидро за рекомендацию — Этьен Морис Фальконе именно тот человек, который достоин высокой чести исполнить ответственный заказ императрицы Екатерины II.

Комната в доме Дидро. За столом сам хозяин дома и Фальконе. Скульптор взволнован, он говорит о своей предстоящей поездке в далекую Россию, о памятнике, который отныне целиком завладел его жизнью. Дидро советует соорудить монумент в виде огромного фонтана с аллегорическими фигурами. Но Фальконе мечтает о памятнике простом и строгом. Здесь же, на краешке стола, отодвинув кофейную чашку, он на листке бумаги набрасывает эскиз будущего памятника — дерзкий всадник на вздыбленном коне…
Осенью 1766 года Фальконе вместе со своей юной ученицей Мари Анн Колло отправляется в Санкт-Петербург. В его багаже гипсовые формы, папки с рисунками, инструменты, книги… Он ехал в Россию, где ему было суждено обрести бессмертие.
Русская столица гостеприимно встретила французского скульптора. Он был принят и обласкан императрицей, не упустившей случая показать себя просвещенной покровительницей искусств.

С первого же дня Фальконе взялся за работу. Восемь лет не такой уж большой срок для создания задуманного им памятника. Тем более что Фальконе никогда прежде не работал над монументальными статуями. Хотя он уже был известен как талантливый автор камерных произведений, но в свои пятьдесят лет он, по существу, еще не создал ничего, что могло бы обеспечить его имени долгую славу и память потомков. Может быть, здесь, в России, последний шанс выразить свои жизненные и художественные идеалы. Дидро не ошибся, он видел, что этот простодушный ученик Лемуана способен на большее, чем только руководить скульптурной мастерской на фабрике фарфора в Севре… Ему, сыну столяра, по силам изваять огромную статую русского императора. Поистине fortes fortuna adjuvat! Судьба помогает смелым!

Едва вступив на престол, Екатерина II решила поставить памятник Петру, желая показать себя преемницей великих начинаний первого российского императора. Она хотела, чтобы памятник послужил не только славе Петра, но и ее собственной. Властная и честолюбивая, она мечтала при жизни воздвигнуть монумент себе. Вот почему Екатерина отвергла все долгие славословия Петру, которые предполагалось высечь на памятнике, и приняла лапидарную, но полную глубокого смысла надпись: «Петру Первому—Екатерина Вторая», или по-латыни «Petro Primo — Catharina Secunda».

Вот почему так строго оценила она статую Растрелли, изобразившего Петра в лавровом венке триумфатора, торжественно восседающего на коне. Ей хотелось видеть памятник небывалый, смелый, а не традиционно-парадный, каких в то время во всех европейских столицах появлялось немало в честь королей, знаменитых вельмож и полководцев. Творческий замысел Фальконе как нельзя лучше совпал с желаниями императрицы.

Но императрица недолго жаловала вниманием безродного французского скульптора. Вскоре она даже перестала отвечать на его письма. Куратором Фальконе был назначен президент тогдашней Академии художеств генерал-поручик Бецкой. С первой же минуты между скульптором и его сановным попечителем установились натянутые отношения. Фальконе отверг предложенную Бецким композицию памятника и с присущей ему прямотой напомнил, что скульптор все-таки он и ему самому пристало решить, как будет выглядеть будущий монумент. Едва ли такая дерзость пришлась по душе Бецкому, который отныне делал все, чтобы помешать Фальконе. Впрочем, Фальконе человек прямой, не привыкший к светской обходительности, мастер наживать себе врагов.
По эскизу памятника Петру I, сделанному еще до приезда в Россию, скульптор начинает работу над моделью. Фальконе изучает движение коня с всадником. По его просьбе генерал Мелиссино взлетает на коне на специально сделанную насыпь. У края насыпи он поднимает коня на дыбы, повисая над крутизной. Как запечатлеть это мгновение, как найти ту единственную позицию всадника, которой суждено воплотиться в бронзе? Скульптор делает стремительные наброски карандашом, лепит, изучает анатомию. После короткой передышки генерал снова взбирается на взмыленного коня и в сотый раз пускается галопом к насыпи… Сам Фальконе вспоминал об этих конных упражнениях: «Не однажды, а сотни раз наездник по моему приказу проскакал галопом на разгоряченных лошадях, ибо глаз может схватить эффекты подобных быстрых движений только с помощью множества повторных впечатлений. Изучив избранное мною движение коня в целом, я перешел к изучению деталей. Я рассматривал, лепил, рисовал каждую часть снизу, сверху, сзади…»

В конюшнях графа Орлова был найден могучий, поистине богатырский конь, который и послужил прообразом бронзового скакуна. «Природу живую, воодушевленную, страстную — вот что должен изображать скульптор в мраморе, бронзе, камне…» Да, Фальконе не только теоретически провозглашал верность природе, но и следовал ей в работе над памятником Петру, следовал не как слепой подражатель, а как подлинный художник и творец.
Модель памятника с вздыбленным над бездной конем многим в то время казалась нелепой и вызывала порой далеко не безобидные насмешки в среде художников не только России, но и Франции. В одном из писем Дидро утешает скульптора, призывая работать без оглядки на пересуды бездарных завистников: «Прошу тебя, друг мой, убей их, чтоб я имел удовольствие видеть их поверженными и растоптанными под копытами твоего коня».
Впрочем, Фальконе и сам понимал, что фигуры всадника и коня ему удались. Оставалось самое трудное — голова всадника Петра. Здесь мало было добиться портретного сходства. Художник стремился раскрыть в портрете Петра Великого его титаническую волю, мудрость, смелость и широту замыслов.

Но удача изменила мастеру. С отчаянием он принимался за новые и новые модели. Императрица отвергала их. Дело спасла мадемуазель Колло. Она предложила своему учителю исполнить портрет императора. Фальконе с радостью согласился. Мари Анн тут же приступила к работе. С вечера до утра она не выходила из мастерской. На рассвете художница показала модель учителю. Через несколько часов Екатерина II по достоинству оценила работу двадцатилетней Колло. По предложению императрицы Мари Анн Колло была избрана академиком Российской Академии художеств. В Ленинградском Эрмитаже находится бюст Фальконе работы Мари Колло, лучший из всех ее портретов.
И вот настал день, когда гипсовая модель была закончена: дерзкий скакун, повинуясь воле державного всадника, взвился на грани отвесной скалы. Всадник, властный и спокойный, широким жестом указывает новый путь своему народу: «…над самой бездной, на высоте, уздой железной Россию поднял на дыбы». Гигантская статуя, вскинутая высоко над скалой, держится на трех точках: задние ноги коня и хвост, опершийся на раздавленную змею, которую вылепил талантливый русский скульптор Ф. Гордеев…

 

 Ничего лишнего, ничего случайного, все математически строго и в то же время живо, воодушевленно, страстно. Более чем через полвека великий польский поэт Адам Мицкевич, увидевший памятник Петру I, удивительно точно скажет о творении Фальконе:

Так водопад из недр гранитных скал
Исторгнется и, скованный морозом,
Висит над бездной, обратившись в лед.

Фальконе в письме к Дени Дидро так раскрывает содержание памятника и образ своего героя: «Монумент мой будет прост. Там не будет ни Варварства, ни Любви народов, ни олицетворения народа. Может быть, эти фигуры прибавили бы больше поэзии в мое произведение. Но в моем ремесле, когда мне 50 лет от роду, надо затевать попроще, если хочешь дожить до последнего акта. Прибавьте к этому, что Петр Великий сам по себе сюжет и атрибут — довольно показать его.
Итак, я ограничусь только статуей этого героя, которого я не трактую ни как великого полководца, ни как победителя, хотя он, конечно, был и тем и другим. Гораздо выше личность создателя, законодателя, благодетеля своей страны, и вот ее-то и надо показать людям.

 Мой царь не держит никакого жезла; он простирает свою благодетельную десницу над объезжаемой им страной. Он поднимается на верх скалы, служащей ему пьедесталом, — это эмблема побежденных им трудностей.
Итак, эта отеческая рука, эта скачка по крутой скале — вот сюжет, данный мне Петром Великим. Природа и люди противопоставляли ему самые отпугивающие трудности. Силой упорства своего гения он преодолел их… Вы знаете, что я не одену его по-римски, точно так же, как не одел бы Юлия Цезаря или Сципиона по-русски».

Еще в Париже Фальконе решил, что постаментом для памятника должна служить гранитная скала. Бронзовый скакун на диком камне — это образ силы, образ победы Петра Первого над всеми превратностями исторической судьбы. Для гордого всадника, поднявшего на дыбы своего коня, обычный парадный пьедестал никак не подходил… Но где найти такую скалу, как доставить ее в Петербург? «Сыскать безнадежно» — таково мнение генерала Бецкого. Скептики отговаривают Фальконе от его невероятного замысла. Ему предлагают соорудить скалистую гору-пьедестал из нескольких камней. Его обвиняют в несговорчивости, его требование объявляют прихотью и навязчивой идеей. Но скульптор не отступает — без мощного монолита памятника не будет! Такова воля Фальконе. Такова воля художника, не знающего компромиссов с собственной совестью, не ищущего легких и доступных путей.
И поиски монолита начались. Были они долгими и безуспешными. Казалось, великому замыслу не суждено сбыться. Уже не первый день по побережью Балтики бродит в поисках глыбы каменных дел мастер Андрей Пилюгин, командированный сюда Академией художеств. Уже обследованы районы Ямбурга, Нарвы, острова Ладожского озера. Много найдено и описано камней, но все малы — не поднять им огромной статуи.

Наконец удача! Недалеко от села Лахта крестьянин Семен Вишняков наткнулся на поросшую мхом скалу. Местные жители называли ее «гром-камень»: когда-то в нее ударила молния, оставив глубокую расщелину. Но не только этим примечателен «гром-камень». По преданию, царь Петр взбирался на нее, осматривая окрестности строящегося Петербурга. Как не увидеть в этом символ: камень, на который ступала нога живого Петра, будет постаментом его бронзового изваяния.
«Гром-камень» был велик, много больше десяти метров в длину, высотой метров восемь и в ширину более шести.
Даже по нынешним временам поднять и перевезти такую многотонную Глыбу, как «гром-камень», совсем нелегко, тем более это было трудно сделать двести лет назад. Везти-то было как будто недалеко — всего несколько верст, но путь этот оказался долгим и трудным — около двух лет «ехал» «гром-камень» из глухой болотистой топи в столицу империи.
Но и теперь, когда монолит для памятника был найден, скептики не унимались — они считали невозможным сдвинуть «гром-камень» с места. Однако нашлись смекалистые люди, сообразили, как везти камень. Один мастеровой, имя которого осталось неизвестным, предложил с помощью рычагов и воротов поднять глыбу на бревенчатую платформу, которая должна была катиться на металлических шарах по деревянным желобам…

Со всех окрестных деревень согнали к Лахте крестьян — гатить дорогу до Невы. Тихие доныне места стали похожи на большую стройку: там лес рубят, там плотники бревна тешут, там корабельную сосну, как гвозди, вгоняют в зыбкую землю. Механики рычаги налаживают, каменотесы обкалывают, очищают «гром-камень». Большая идет работа — семьями, артелями, целыми деревнями.
Наконец, перекрестясь, начали.. Подняли камень на платформу, устланную мхом, чтобы мягче лег. Подождали морозов — ледяная дорога надежнее. Забили барабаны, заскрипели вороты, натянулись канаты — «гром-камень» медленно двинулся в свое историческое путешествие. Облегченно вздохнул Фальконе. Стояла морозная зима. Мужики, тяжело дыша в заиндевелые бороды, налегали на вороты — разом полтысячи человек…
Перевозка «гром-камня» была событием грандиозным. Каждый петербуржец стремился своими глазами увидеть столь необычное зрелище. В заснеженном лесу вдоль дороги летят богатые возки с гербами на дверцах — все именитое дворянство спешит посмотреть на будущий постамент. Сама императрица Екатерина II посетила Лахту.

Тем временем камень, облепленный каменотесами, как Гулливер лилипутами, приближался к Неве. Здесь его погрузили на плот. 23 сентября 1770 года «гром-камень» закончил свое путешествие на Сенатской площади. Мост через Неву, набережные были заполнены народом. Вокруг плота с камнем суетились сотни барок. На боевых кораблях толпились матросы, с удивлением глядя на каменное чудо, которое должно было стать частью памятника создателю флота российского.
В честь великого события, в честь народного подвига была выбита специальная медаль со словами: «Дерзновению подобно». Этьен Морис Фальконе вполне заслужил ее. Вся его долгая работа над памятником Петру Первому, говоря высоким штилем XVIII века, дерзновению подобна.

Закончив модель памятника, Фальконе потратил несколько месяцев на поиски мастера для отливки монумента. Дело предстояло небывалое, трудное. Отлить даже обычный памятник не так-то просто, а тем более такой сложный: ведь, по расчетам Фальконе, передняя часть корпуса коня должна быть очень тонкой, всего несколько миллиметров. Иначе будет нарушено равновесие.
Пригласили известного мастера-литейщика из Франции Эрсмана. Но напрасно Фальконе с нетерпением и волнением ждал его приезда. Эрсман наотрез отказался от работы, никто в мире не сделает столь тонкой отливки, об этом может мечтать только сумасшедший — так считает Бенуа Эрсман.

Неужели труд нескольких лет, надежды, связанные с памятником Петру, оказались бесплодными? Нет, Фальконе не отступит и на сей раз, он завершит работу, чего бы это ни стоило. Скульптор решил сам отливать статую. С литейным делом он знакомился еще в Париже. Конечно, этого мало — необходимо изучить новейшие методы литья. Фальконе скоро шестьдесят лет, но он неутомим в работе: делает пробные отливки, читает пр

исланные Дидро книги. Наконец в августе 1775 года на Сенатской площади запылала литейная печь. Отливка началась!
С этой минуты Фальконе не.покидала нервная лихорадка. Уже девять лет как он приехал в Россию. Сделано много, но до конца еще далеко. А ведь контракт был подписан на восемь лет. Теперь все поставлено на карту. Трудно справиться с возбуждением. Скульптор ни о чем не может думать, кроме своего Петра. Он даже не занимается любимым делом — чтением латинских и греческих писателей. И когда во время отливки едва не произошла катастрофа, Фальконе был близок к тому, чтобы покончить с собой…
Помощники Фальконе едва не погубили всего многолетнего труда скульптора: в топку сверх меры подбросили дров… Печь загудела, огонь вскинулся с такой силой, что трубка, по которой бронза текла из печи, мгновенно расплавилась… Жидкий металл выплеснулся на землю. Сильный огонь повредил верхнюю часть формы. Загорелся дощатый настил, началась паника. Все бросились в разные стороны — подальше от этого адского пекла. Только один человек остался . на месте — русский литейщик Емельян Кайлов. Мокрой сермягой он обмотал раскаленную трубку. Тяжелые ожоги не остановили его. Рискуя жизнью, превозмогая страшную боль, этот мужественный человек спас положение, обмазав глиной трещины и разрывы в форме. Металл отступил, успокоился, вошел в русло формы…

Все-таки отливка головы всадника не удалась, зато большая часть статуи вышла превосходно, о чем Фальконе с гордостью писал: «Быть может, еще не бывало лучшей отливки, все вытиснено, как в воске…» Через два года верхняя часть была отлита снова. На этот раз все обошлось без происшествий. Генерал Бецкой, предлагавший отливать целиком всю статую, был — в который раз! — уязвлен упрямым Фальконе.

В сентябре 1778 года, через двенадцать лет после своего приезда в Россию, Фальконе закончил работу над монументом. Двенадцать лет! Все силы были отданы памятнику, но он все-таки добился своего. Осталось только водрузить бронзового скакуна на «гром-камень». Впрочем, это могут сделать и без него. «Exegi monumentum…» Он с полным правом может повторить знаменитые слова Горация: «Я воздвиг памятник…» Екатерина II, так ласково встречавшая французского гостя двенадцать лет назад, на его последнее письмо не ответила. Дело сделано, и императрице недосуг вести переписку…
…Этьен Морис Фальконе устал. У него есть еще не осуществленная мечта — поездка в Италию. Он не станет терять времени в Петербурге, пока все будет готово к открытию памятника. Пора собираться…

 

 Августовским днем «лета 1782» на площади перед Сенатом царило праздничное оживление. Петербуржцы собрались на церемонию открытия памятника Петру I. В окнах соседних домов, на балконах, на крышах — всюду люди. Все в напряженном ожидании — столько лет ходили по Петербургу разговоры об этом памятнике.
На балконе Сената появилась Екатерина. Вокруг памятника, одетого в холстину, в торжественном молчании замерли войска. Покачиваясь на невской волне, стоит строй военных судов. Полощутся на ветру белые с голубым перекрестием флаги русского флота.

Грянули оркестры. Ударили пушки. Тысячеголосый гул пронесся над площадью. Серые покрывала упали с плеч Петра — и вот он весь, на могучем коне, подался вперед, повис на краю скалы — дерзкий, сильный, спокойный, царственный.

Осенью 1778 года, не дождавшись своего триумфа, Фальконе покинул Санкт-Петербург.

 Все было в этом памятнике: и смелость замысла, и монументальность, и отменное мастерство в исполнении каждой детали, и поразительная цельность, и техническое совершенство… К нему можно подойти близко и увидеть, как трепетно играют мускулы коня, как живо развевается плащ Петра, как выразительно его лицо.

Можно отойти подальше — тогда исчезнут, станут недоступными взгляду напряженные жилы на ногах коня, складки на одежде Петра, но откроется мощная взрывная сила — скрытая энергия бешеной скачки, вознесшей всадника на вершину скалы, откроется строгая красота силуэта. Если встать перед памятником, под копытами вознесенного к небу коня, то поразишься тому умению, той артистической легкости, с которой скульптор поднял эту махину в воздух.
«Выразить формы тела и не присоединить к ним чувство — это означает выполнить свою работу лишь наполовину». «Самое великое, самое возвышенное, единственное, что может создать гений скульптора, должно быть лишь выражением возможных соотношений природы, ее эффектов, ее игры, ее случайностей, — это означает, что прекрасное, даже идеально прекрасное в скульптуре, как и в живописи, должно быть сгустком подлинно прекрасной природы».

Это мысли Фальконе о скульптуре. И их вполне можно отнести к его шедевру — памятнику Петру, потому что он «сгусток подлинно «прекрасной природы».
В день открытия памятника в адрес Фальконе звучали слова высочайшей похвалы. В этот день его имя, его творение стало частью русского искусства и истории. Но сам Фальконе был в этот день далеко, в Париже, и не слышал пушечного салюта, славословий, похвал, не видел великолепного парада, которым завершилось торжество. Отныне не генерал Бецкой, не императрица Екатерина были ему единственными судьями и ценителями — народ принял с благодарностью творение Фальконе.
Двести лет стоит над Невой памятник Петру. Он был свидетелем восстания декабристов, он видел колонны революционного питерского пролетариата. В годы минувшей войны его укрывали от фашистских бомб и снарядов мешками с песком… Двести лет…
Многих писателей, поэтов, художников вдохновлял образ гордого всадника, созданный Этьеном Морисом Фальконе.

…В неколебимой вышине,
Над возмущенною Невою Стоит с простертою рукою
 Кумир на бронзовом коне.

Какая дума на челе!
Какая сила в нем сокрыта!
 А в сем коне какой огонь!

Бессмертные строки о бессмертном памятнике. Бессмертие… Оно пришло к французскому скульптору на русской земле.

С. РАЗГОНОВ. Из книги “С веком наравне”.