“Праздники”, связанные с высоко почитаемыми и всенародно отмечаемыми в старой России религиозными праздниками Крещения, Вербного воскресения, Пасхи, Троицына дня, а также пришедшей из глубины веков, из славянского язычества масленицы, являются важной частью “кустодиевской” Руси.
На эту тему XIX век в отечественном искусстве дал бесчисленное количество зарисовок художников “натуральной школы” и всего два фундаментальных полотна – “Народное гуляние во время масленицы на Адмиралтейской площади в Петербурге” (1869) К. Е. Маковского и “Взятие снежного городка” (1891) В. И. Сурикова, множество изображений мчащихся куда-то масленичных троек на лукутинских шкатулках и на холстах П. Н. Грузинского. К сожалению, работы знаменитого баталиста и анималиста создавались с единственной целью показать красоту и “деловые” качества лошадей. Его современники, передвижники с их духом антиклерикализма игнорировали тему праздников или, как В.Г. Перов и И.Е. Репин, в изображениях крестных ходов использовали в обличительных целях. “Жизнь как праздник” трактует в начале XX века уже К.Ф. Юон в своих пейзажах древнего центра Москвы и Троице-Сергиевой лавры. В 1911 году А.Н. Бенуа в эскизах декораций к балету “Петрушка” попытался на время спектакля воскресить дух старой Масленицы в Петербурге. Позже появятся “масленицы” С.Ю. Судейкина. Гротескные, отражавшие мир сквозь призму идеи театрализации жизни, они были меланхоличны в осознании извечной дисгармонии бытия, в понимании невозможности поправить его законы.
Изображенное Кустодиевым тоже было “театром”. Он, остро шаржировавший правителей страны в годы прошедшей революции, знавший о реальных бедах и несправедливостях, подобно коллегам-мирискусникам или “певцу солнца” Коровину считал своим долгом творить во имя лучшего в человеке, во имя “отрадного”, положительных идеалов. Его полные динамики “праздники” с их радостными и звучными красками, улыбающимися румяными лицами, разнонаправленным движением воспринимаются как апофеоз народной жизни, как отражение извечной мечты народа о красоте, счастье и полноте бытия, ярко отразившейся в фольклоре и ремеслах. Картины мастера пронизывает идея подлинного “хорового” начала, о котором мечтал и тосковал теоретик символизма Вяч. Иванов. Самые многолюдные его “праздники” гармоничны и представляют собой единое целое не только потому, что отлично “срежессированы” автором, но и потому, что уже в основе их замысла лежала гармония, мысль о том, что все люди братья и члены одной огромной семьи. Потому художник выбирает панорамные композиции с глубоким и сложным развитием пространства (варианты “Масленицы”, 1916), совершенные, близкие квадрату форматы полотен (“Балаганы”, 1917; “Троицын день”, 1920), изображает теплые зимние солнечные дни с инеем и обильным пушистым снегом или нежаркие ясные дни в разгар лета. Он редко показывал конкретные города (“Вербный торг у Спасских ворот”, 1917), предпочитал создавать обобщения на основе натурных зарисовок или сокровищ своей зрительной памяти.
Творчество Кустодиева не только радостно, но и серьезно, многомерно по своей сути. Оно давало и дает пищу для споров и самых противоположных утверждений по поводу судеб России, ее традиций, будущего, каждому из спорящих дает поводы считать художника “своим”. В творчестве и в жизни высказывавший чувство восторженной любви к России, художник был ярым врагом всяческих проявлений национализма, называя их гнусными, пагубными для судеб великой страны.
Не все созданное Кустодиевым нравилось публике, порой казалось проявлением мещанских вкусов. Его выдержанные в повышенной цветности, но тонко сгармонированные и мастерски написанные холсты казались пестрыми. На это обычно деликатный художник твердо отвечал: “Я считаю пестроту, яркость именно весьма типичной для русской жизни”. В 1916 году покупка Академией художеств холста “Масленица”, ныне ставшего классикой отечественной живописи, вызвала скандал, поскольку консерваторы были против приобретения этого “лубка”.